— Это правда.

До сих пор Генри окаменело стоял, не сводя глаз с Элиз и Рено. Его взгляд был полон детской ревности, разочарования и гнева. Теперь он заговорил:

— Б-боже мой, если никто другой не н-накажет этого н-негодяя, это сделаю я!

Сан-Амант положил руку на его плечо.

— Спокойно, спокойно. Давай сначала послушаем, что он скажет.

Элиз смотрела только на Рено, не слыша ничего вокруг.

— Но ты же знал, что все откроется?

— Только тогда, когда это уже не имело бы никакого значения. По крайней мере, для меня.

— То есть после того, что произошло вчера вечером? Ты мог бы уже сегодня нам все рассказать?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет. Через несколько дней, через неделю.

«Когда устал бы от меня», — подумала Элиз, пристально всматриваясь в его окаменевшие черты. Он предполагал, что удовольствие от обладания ею не продлится дольше! А после этого ему было бы уже неважно, что думает она или любой из них…

— Послушайте, я сейчас спущу с него шкуру! — прорычал Паскаль.

— Умоляю, не надо насилия, я еще не закончил завтракать, — сказал Пьер, размахивая чашкой. — Я этого не допущу.

Это было своего рода напоминание, что Рено есть кому прийти на помощь, если бы они решились напасть на него все вместе.

— В этом нет смысла, — согласился Сан-Амант. — Все, чего мы требуем, это чтобы нас тотчас, как можно быстрее, доставили к месту назначения.

— Вы вполне можете добраться сами, — заметил Рено, склонив голову. — Мои вам наилучшие пожелания.

— Так ты отказываешься…

— Вы же теперь знаете, что это всего лишь десять лье. Совершенно случайно здесь проходит проселочная дорога, ведущая прямо к воротам форта.

— Так, — саркастически заметил Паскаль, — значит, ты и о дороге нам все наврал?

— Удивлен, что вы не додумались проехать по ней, когда были на охоте.

— Мы проехали немного… Ты сказал, что дорога идет только до границ твоих владений. Значит ли это, что твои земли простираются до самого форта?

Рено улыбнулся.

— Не совсем.

— Мы уедем через час, — заявил Сан-Амант, небрежно поклонился и вышел.

Генри направился следом, но у дверей остановился и резко обернулся:

— Мадам Лаффонт, вы поедете с нами?

— Да, поеду.

Пьер стоял в стороне, пока все не вышли. Затем и он удалился, тактично прикрыв за собой дверь. Элиз и Рено остались одни. Тишину нарушало только потрескивание и шипение огня. Элиз соскользнула с постели, подошла к гардеробу и достала свое старое платье. Швырнув его на кровать, она принялась искать свою нижнюю юбку и сорочку.

Рено молча наблюдал за ней, разрываемый потребностью объясниться и желанием, чтобы

она поняла мотивы его действий без объяснений. Так или иначе, он не мог отказать себе в удовольствии любоваться жемчужным сиянием утреннего света на ее коже, талии, бедрах. Его руки все еще ощущали ее мягкость, во рту еще оставался ее вкус. Он бы все отдал, чтобы можно было протянуть руку и удержать ее, заставить остаться.

— Элиз, послушай меня…

Она взглянула на него, и в это краткое мгновение Рено отчетливо понял, что надеяться ему не на что. Едва ли когда-нибудь эта женщина сможет простить его. В следующую секунду она отвернулась и натянула через голову сорочку и нижнюю юбку.

Внезапно воздух прорезал истошный вопль. Элиз вздрогнула, потом поняла, что это мадам Дусе. Может, она увидела еще одного индейца? Казалось, только это могло вызвать у нее такой ужас.

Затем в дверь громко застучали. Послышался голос Пьера:

— Рено, тебе лучше выйти сюда!

Все собрались на террасе. В гостиной слышались рыдания мадам Дусе и мягкие увещевания Маделейн, но никто не обращал на них внимания. На этот раз тревога оказалась настоящей. Дом был окружен воинами-начезами — высокими крупными мужчинами с разрисованными белой и желтой краской лицами и кожаными, отороченными мехом накидками на плечах. У них были мушкеты, луки и стрелы, но они держали их, прижав к боку, застыв в напряженных позах.

К лестнице приблизились несколько воинов. На голове у каждого были лебединые перья, указывавшие на принадлежность мужчин к роду Солнца. Возглавлявший процессию индеец нес на вытянутых руках огромную трубку мира длиной около полутора метров.

Элиз стояла рядом с Рено и слышала, как он негромко отдавал Пьеру торопливые распоряжения относительно подарков, которые должны быть вручены по такому поводу, и праздничной трапезы. В следующую минуту процессия остановилась, и трубка мира была торжественно предложена Рено. Он решительно шагнул вперед и направился вниз по ступенькам, чтобы принять трубку. Произошел обмен любезностями на языке начезов.

Элиз понимала, что эти индейцы прибыли не как боевой отряд, а с некоей особой миссией. Похоже было, что они привезли какое-то прошение Рено. И похоже было, что, если его ответ не удовлетворит их, эта мирная делегация вполне может превратиться в боевой отряд…

— Я думаю, — тихим задумчивым голосом проговорил Сан-Амант, — что тензасский воин, преследовавший нас в лесу, был самым настоящим, а не порождением больного воображения мадам Дусе.

Паскаль выругался, но негромко, чтобы не услышали индейцы. Еще через мгновение Элиз вспомнила, что индеец, которого мадам Дусе видела в первый раз, вскоре после того, как они перебрались через Миссисипи, был из племени тензасов, союзников начезов. Выходит, во время их путешествия они постоянно были под наблюдением! Что же это значило? Что Рено их предал? Что он только делал вид, будто помогает им бежать от опасности, а сам все время знал, что их преследуют? Или их держали в поле зрения не потому, что они могли стать заложниками, а из-за самого Рено? Ведь он все-таки родной брат их вождя… Ответов на эти вопросы у Элиз не было.

— А что если начезы прибыли за нами? — ровным голосом спросила она.

— Не думайте об этом, — ответил Сан-Амант. — Просто не думайте об этом.

Вскоре оказалось, что его совет очень кстати.

Было принято единодушное решение отложить отъезд. Не было никаких гарантий, что им позволят уехать, а если бы и позволили, то их отъезд мог быть расценен как трусость и разбудить охотничьи инстинкты начезов. Он мог быть воспринят и как оскорбление — последствия были бы теми же. Никому не хотелось состязаться с индейцами в беге всю дорогу до форта Сан-Жан-Баптист.

Между тем слуги Рено лихорадочно готовили угощение. Наблюдая, как они носятся взад-вперед, а задерганная Маделейн отдает им распоряжения, сверяясь со списком блюд и напитков, просто неприлично было не предложить помощь. Вскоре руки Элиз были уже по локоть в муке, она руководила выпечкой пятидесяти буханок хлеба в печи во дворе. Одновременно, бегая то в кухню, то обратно, она присматривала за девушкой, зажаривавшей целого поросенка, и мальчиком, помешивавшим оленье рагу в огромном черном котле. Хорошо, что она была занята. Как только она останавливалась, на нее снова наваливались мысли — и были они неутешительными.

Наконец гигантский обед был готов. Подавали его на огромных деревянных подносах, которые ставили прямо на землю вокруг костра. Старший из прибывших индейцев произнес длинную речь, выслушанную с уважением. Когда он сел, это было воспринято как сигнал, и все начали есть. Каждый мужчина орудовал собственным ножом, накладывая себе еду в деревянную или глиняную чашку и добавляя туда соус или бобы костяной ложкой. Из напитков была крепкая тафия, ароматизированная специями. Прошло совсем немного