Очевидный вопрос не казался столь очевидным после ночи приведения мозга к покорности.

— Пока ты спал, к нам заходил агент. Сказал, что заглянет попозже.

— Представитель Короны? И меня даже не вытащили из постели?

— Он приходил неофициально. Сказал, что это только визит вежливости.

Вряд ли визит вежливости предполагал лучшее положение дел.

— Как его имя?

— Он не представился, а я не спрашивал. Молодой, белобрысый, слегка глуповат на вид.

Какое дело имел ко мне Гискард? Месть? Яне мог бы даже представить, чтобы Криспин раструбил на весь белый свет о крайне секретном задании, которое выполнял для меня.

Адольфус возобновил путь в направлении кухни.

— И заодно сделай кофе, пока ты там, — прокричал я, когда за ним захлопнулась дверь.

Борясь с головной болью, я пытался обдумать сложившееся положение. Спустя несколько минут гигант вернулся с завтраком.

— Это приготовила Аделина?! — возмутился я, прожевывая кусок подгорелого бекона.

Адольфус покачал головой.

— Она пошла с Воробьем на рынок. Это моя работа.

Я выплюнул кусочек яичной скорлупы.

— Поразительно.

— Если тебе не нравится, можешь приготовить себе завтрак сам.

— Боюсь, наш друг — неважный повар, — прозвучал голос из-за моей спины.

— Закройте дверь, — потребовал я.

Гискард выполнил мою просьбу, и завывания ветра снова умолкли. Выглянув из-за моего плеча, Адольфус с выражением нескрываемого раздражения уставился на вошедшего.

Агент присел на табурет рядом со мной. Он выглядел усталым и обессилевшим, светлые волосы растрепались. На правом лацкане камзола даже было небольшое жирное пятно от пищи — верный признак растерянности, вызванной смертью нашего общего и теперь уже бывшего напарника. Коротко кивнув мне, Гискард обратился к Адольфусу:

— Черный кофе, пожалуйста.

— Мы еще не открылись, — ответил Адольфус, положил тряпку на прилавок и скрылся в кухне.

Я спокойно потягивал кофе из своей чашки.

— Кажется, он мне не очень рад? — поинтересовался Гискард.

На самом деле у Адольфуса было мягкое сердце и еще более мягкое отношение к посетителям. Вероятно, он обслужил бы даже штатгальтера Дренской Республики, если бы тот вдруг соизволил почтить нас своим визитом. Должно быть, крайняя грубость, с которой Адольфус столкнулся в последний раз, когда агенты Короны ворвались в его заведение, несколько умалила его любовь к стражам закона.

— Не сомневаюсь, что в вашем прославленном заведении мне оказали бы такой же «теплый» прием.

— Вполне вероятно. Но он хотя бы передал вам мое сообщение?

— Я слышал новость.

— Извините.

Надо же: все вокруг вдруг начали каяться.

— Не стоит передо мной извиняться. Я почти не общался с ним последние пять лет. Его напарником были вы.

— Молодым и страшно неопытным, и то лишь полгода. Я даже не уверен, что вообще ему нравился.

— Я знаю, что он недолюбливал меня, и все равно мне горько оттого, что его больше нет. У Черного дома есть какие-нибудь версии?

— Опрос ничего не дал. Сейчас на месте происшествия работает Ледяная Стерва. Кое-кто из наших хотел допросить вас, но у нас приказ от начальства не трогать вас. Похоже, у вас еще остались друзья наверху.

Старец не был мне другом во всех смыслах этого слова, однако благодаря ему никто не вмешивался в мои дела.

— Что у вас? Есть какие-нибудь соображения? — поинтересовался Гискард.

Я опустил взгляд на остатки кофе — густая черная жидкость.

— У меня есть подозрения.

— Полагаю, вы не желаете поделиться ими?

— Полагайте что хотите.

Впервые за время нашей беседы я заметил в нем тень того человека, которого видел стоявшим над телом Маленькой Тары. Он боролся со своей гордыней, и, к его чести, когда он заговорил, то в голосе не слышалось презрения.

— Я хотел бы помочь, чем могу.

— Кажется, вы сказали, что не любили его?

— Я говорил, что это он не любил меня. Мне-то он всегда нравился. Но дело не в этом. Он был моим напарником, а это кое к чему обязывает. И если Черный дом не может найти убийцу, тогда я готов протянуть вам свою руку и сделать это вместе с вами.

На мой взгляд, последняя сентенция отдавала излишним юношеским сентиментализмом. Я поскреб подбородок, размышляя о том, не лгал ли он мне, хотя какое это имело значение?

— Почему я должен доверять вам?

— Я подумал, что ваши возможности расследовать дело не настолько велики, чтобы вы могли позволить себе отклонить предложение помощи.

— Хорошо, — согласился я, протягивая ему листок бумаги из моего кармана. — Вот это послужило причиной гибели Криспина. Я нашел эту бумагу в руке покойного перед тем, как на место преступления прибыли ваши ребята. Это главная улика нераскрытого убийства. Не представив эту бумагу немедленно агенту, ведущему расследование, вы нарушите присягу беспристрастного арбитра королевского правосудия. Не сдав меня Черному дому, вы тем самым помогаете человеку, замешанному в тяжком уголовном преступлении. За первое нарушение вас понизят в должности, за второе — выгонят вон.

— Зачем вы мне это показываете?

— В списке значится человек, с которым мне очень хотелось бы поговорить, человек, который мог бы пролить немного света на тайну убийства Криспина. Я не могу найти его, но это можете сделать вы. И если бы вы это сделали, если бы я смог услышать… Это мне очень помогло бы. Разумеется, при условии, что я не окажусь за решеткой по обвинению в краже улики с места преступления.

Мы буравили друг друга глазами. Обычай требовал вступления в заключительную схватку с сомнением, затем Гискард твердо кивнул.

— Вы не окажетесь там.

— Меня интересует мирадец, третье имя снизу.

Гискард вскочил с табурета.

— Я сообщу, что удалось узнать, — пообещал он.

— Агент, вы кое о чем забыли.

— О чем? — растерялся он, почувствовав, должно быть, неподдельное смущение.

— Вы не вернули мне мою бумагу.

— Ох да, простите, — извинился он, вынимая листок из-под плаща. Затем, передав мне бумагу, он ушел.

Возможно, Гискард был не настолько туп, как я считал поначалу. Потягивая маленькими глотками кофе, я задумался о дальнейших планах на сегодняшний день.

Адольфус вернулся с кухни.

— Что, голубая кровь уже смылся?

— Не бойся, он не прячется под столом.

Фыркнув, Адольфус протянул руку в карман и достал сложенный листок серовато-белого пергамента, скрепленного восковой печатью.