придется выполнять это мелкое поручение в моем присутствии, и хотел, чтобы я знал об этом.

Когда мы подошли достаточно близко, и дальнейшее притворство было лишено смысла, Гискард швырнул окурок в грязь и с привычной деликатностью оглядел меня с головы до ног, затем перевел взгляд на Воробья.

— Это кто? — спросил он почти вежливым тоном, но, словно опомнившись, тут же вернул на тонкие губы натренированную ухмылку.

— Разве не видно сходства? — Я выдвинул Воробья немного вперед. — Тот же благородный нос, та же грация и осанка — свидетельство благородных кровей. Вам было четырнадцать, вы были неразборчивы и неопытны, а она горничная, косолапая и с перекошенной челюстью. Когда ваши родители прознали о вашей связи, они упекли ее в монастырь, а плод вашей любви отправили за границу. — Я потрепал мальчишку за волосы. — Но теперь он вернулся. Думаю, вам обоим следует о многом поговорить.

Воробей слегка усмехнулся. Гискард неодобрительно покачал головой. Он презирал всякую театральность, если ее проявляли другие.

— Рад видеть, что вы сохранили чувство юмора. Я-то думал, при вашем нынешнем положении у вас не останется времени на ребячество.

— И не напоминайте, сегодня я уже дважды менял штаны.

Очевидно, продолжать подтрунивать без посторонней помощи Гискард был неспособен, и, осознав это, он направился внутрь здания.

— Подожди тут, я ненадолго, — велел я мальчишке. — И постарайся не делать ничего такого, за что Адольфус потом изобьет меня до смерти.

— Не говорите ерунды, — ответил он.

Я улыбнулся, дивясь его дерзости, но как будто обрадовался, что мальчик принимает мою вражду как свою.

— Я никогда не говорю ерунды, — сказал я, малец покраснел и потупил взор, а я вошел в здание следом за Гискардом.

Скрайеры — странный народ, странный настолько, что у них имеется собственный штаб, отдельный от Черного дома, и не только потому, что в их обязанности, помимо прочего, входит осмотр и вскрытие мертвых тел. Скрайеров привлекают для раскрытия тяжких преступлений, таких как убийства, покушения и изнасилования. Время от времени им удается получить представление, увидеть образы или ощутить обрывки воспоминаний, какие-то сведения, редко вполне вразумительные, но часто полезные. Гадатели не маги, во всяком случае, не в моем понимании. Они лишены дара воздействовать на физический мир, но наделены способностью его пассивного восприятия, особым чувством, которым обделено большинство из нас.

Должен сказать, обделено к счастью. Мир, в котором мы живем, — гадкое место, и мы должны быть благодарны тем шорам, что ограничивают наше представление о нем. Лучше трусливо скользить по поверхности, чем нырять в ядовитые глубины вод. Дар гадателей несовместим с нормальной жизнью, ибо подводные течения существования всплывают на поверхность в самый неподходящий момент. Те, кто рождается с этим даром, неминуемо попадают на государственную службу уже потому, что любая другая работа им не годится. Только представьте: вы продаете человеку туфли, и вдруг вас ослепляет видение о том, как он избивает своих детей или истязает жену. Жизнь этих людей — сплошная мука, и большинство скрайеров либо являются горькими пьяницами, либо находятся на грани умственного помешательства. Среди моих клиентов есть такие. В основном они берут корень уроборы, хотя иногда переходят на сильный наркотик, и тогда начальство их убирает; но бывает, что они и сами решают в конце концов огорчить руководство, бросаясь в реку или глотая за раз полпинты амброзии. И подобная судьба типична для людей этого сорта. Лишь немногие из них умирают естественной смертью.

Одним словом, они достаточно полезны как участники расследования, если только вы не слишком на них полагаетесь. Капризная вещь это их особое чувство, или второе зрение, и на каждую зацепку непременно получаешь два тупика с кирпичной стеной и один ложный след. Я как-то потратил месяц, облазив все дыры и щели в той части Низкого города, где проживают островитяне, а потом выяснилось, что человек, с которым я работал, никогда прежде не видел мирадцев и перепутал в своем видении коричный цвет кожи убийцы с шоколадным загаром моряка. С тех пор я перестал проводить в Коробке по многу времени, тем более что моего присутствия там, после того как я выкинул вышеупомянутого гадателя в окно первого этажа, никто не жаждал.

Я вошел в вестибюль. Привратник, престарелый островитянин, сполз с деревянной лавки, на которой мирно дремал, и начал отпирать внутреннюю дверь. Замков было много, да и возраст самого стражника застрял где-то на границе между почтенной старостью и седой древностью, так что у нас было время поговорить.

— С кем мы встречаемся? — спросил я.

Поняв, что он знает то, что неизвестно мне, Гискард немного приободрился.

— Криспин хотел, чтобы дело отдали в лучшие руки, и попросил назначить Мариеку. Помните такую? Она как раз начинала работать, когда вас увольняли.

— Не помню.

— Ее прозвали Ледяной Стервой.

Подобные шутки, женоненавистнические и примитивные, пользовались успехом среди остряков Черного дома. То, что я не засмеялся, похоже, слегка оскорбило Гискарда, и он сменил тему.

— Кстати, как это случилось?

— Как случилось что?

— Ваше увольнение.

Островитянин добрался до последнего засова и наконец открыл дверь, пыхтя над тяжелым железом.

— Я отравил принца-консорта.

— Принц-консорт жив.

— Правда? Тогда кого ж, черт возьми, убил я?

Гискард на мгновение задумался над моим ответом.

— Вам не следует позволять себе подобные вольности насчет королевского двора, — презрительно фыркнул он и, будто передумав продолжать разговор, круто развернулся и зашагал по мрачному каменному коридору.

Чем дальше в глубь здания мы продвигались, тем неприятнее становился запах: зловонная смесь плесени и человеческой плоти. Пройдя мимо полутора десятка дверей, Гискард вошел в одно из помещений.

Царивший в нем навязчивый порядок внушал впечатление распущенности ума так же надежно, как хаос: бесконечные ряды пронумерованных ящиков на пыльных полках и чистый пол, с которого можно было бы без страха подбирать пищу, если по каким-либо причинам вам приспичило бы расположить свой ужин прямо на нем. Кроме того, комната вовсе не производила впечатления рабочего помещения: ветхий письменный стол у дальней стены был совершенно пуст, на нем отсутствовали даже самые привычные мелочи — перо и чернила, бумаги и справочные книги, — которые указывают на рабочее место. Вполне можно было бы предположить, что это не более чем содержащееся в надлежащем порядке складское помещение, если бы не мертвое тело на стойке посреди комнаты и женщина, стоящая возле него.

Никто не назвал бы ее красавицей: кости слишком выпирали в тех местах, где хочется видеть плоть, но она могла бы попасть в категорию симпатичных, если бы не хмурое выражение лица, портившее все дело. Судя по росту и коже, настолько бледной, что на шее просвечивала голубая паутинка вен, женщина была ваалкой. И, как можно было предположить, родилась она не в крупном городе. Любопытно, какая цепочка событий привела ее сюда с холодного Севера и каменистых островов, населенных ее народом. Впрочем, многое в этой женщине постепенно начало казаться мне привлекательным: грациозная осанка, длинные и изящные руки, пряди рыжеватых волос, ниспадавших на плечи, — избыток физических достоинств, забитых хищной худобой тела. Когда отворилась дверь, женщина подняла голову и посмотрела на нас пронзительным взглядом пытливых, называемых по традиции голубыми, но в действительности бесцветных глаз, затем ее внимание снова вернулось к трупу, лежащему перед ней на столе.

Пожалуй, я согласился бы с тем, что происхождение ее прозвища было вполне объяснимо.