— Скажете тоже! — возмутился книготорговец. — В кои веки удается человеку приличной жратвы достать, в самый раз дома покухарничать, а ему — изволь медитацией заниматься! Вы что, и меня в праздные умы зачислили?
— Сколько было грудинки-то? — спросил трактирщик.
— Как это сколько? Я ведь говорил — Цуцора-Фогараши отдать пришлось…
— Да я не в том смысле! Сколько в ней было весу, в грудинке?..
— А-а! Полтора кило…
— Это уже можно есть! И что вы из нее сделали?.. В самом деле салями начинили?
— Послушайте, коллега Бела! Если вам так уж хочется съязвить, изберите кого-нибудь другого, а со мной эти штучки бросьте! Я вот начинил грудинку салями, и порядок! Но главное — я пришел домой и принялся жарить-парить, не отвлекаясь на то, чтоб медитировать над чепухой да на свой пуп смотреть — когда-де зацветет! Зато по всей кухне божественный аромат, жарятся мясо, скворчит жир — что может быть прекрасней?
— Ничего! — согласился трактирщик. — Вокруг этого и вращается мир!
Ковач посмотрел на хозяина кабачка!
— А вам про это не думалось?
— Как же! До самого утра глаз не сомкнул. Но слышали, как я ворочался с боку на бок? До самого открытия все голову ломал. Разве не видно?
— Я серьезно спрашиваю! — обиделся Ковач и, посмотрев на Дюрицу, снова перевел взгляд на трактирщика.
Коллега Бела взглянул на столяра и, тряхнув головой, засмеялся:
— Вас и впрямь ангелы унесут! Вы, значит, и в самом деле считаете, что я хоть на минуту, а должен был над этим задуматься?
— Я думал, что…
— Я думал, я думал!.. А почему бы вам в медиумы не пойти? Этот часовщик вертит тут вами как хочет. А вы и рады? Лучше бы спросили у него, коли такой любопытный, а чем он по ночам занимается и кого бы он сам выбрал из тех двоих?
Книготорговец вскинул голову и посмотрел на Дюрицу:
— Верно! Очень правильно… Просим, мастер Дюрица, теперь ваше слово!
— Если начистоту, — неуверенно заговорил Ковач, поглядывая на Дюрицу, — это и мне в некотором роде любопытно, мастер Дюрица! Не то чтобы я очень уж настаивал, но все же… словом, я бы тоже хотел знать, кого вы выбрали.
Кирай не сводил с часовщика глаз. Трактирщик, глядя на Дюрицу, ухмылялся во весь рот.
Дюрица пожал плечами:
— Но знаю, мастер Ковач! Понятия не имею.
— То есть как это понятия не имеете? — вскричал книготорговец. — Будьте добры вести себя честно! Это как раз тот случай, когда, по мнению англичан, неприлично держать пари насчет того, в чем сам уже уверен. Только здесь наоборот — речь о том, чтобы вы других… — Он замолчал, потом кивнул в сторону Ковача: — …к примеру, мастера Ковача такими штучками не будоражили, не заставляли отвечать на вопросы, на которые сами ответить не можете. Или играть честно, или совсем не играть!
Дюрица откинулся на спинку стула:
— Вы явно нервничаете, мой эйропейский друг! Разве вам не все равно, что я отвечу? Вас ведь эта проблема не интересует, вот и не вмешивайтесь.
— Мне это действительно не интересно! — дернул плечами Кирай. — Вот ни на столечко! — показал он ногтем.
— Тогда чего вы так нервничаете? Предоставьте этот разговор нам с Ковачем.
— Меня это дело тоже не трогает и мыслей моих не занимает, — признался трактирщик, — но приличия есть приличия. Только об этом и речь! Будьте добры отвечать, коли уж мастера Ковача растравили!
— Ясное дело! — пробормотал Кирай и, повернувшись на стуле, с нетерпением впился взглядом в часовщика.
— Ну, нет… Я думал не так! — произнес Ковач. — Как относиться к подобным вещам — это, разумеется, личное дело каждого, так же как отвечать или не отвечать на вопрос, что человек думает. Ежели он не хочет, у нас нет никакого права настаивать…
— А у него было? Имел он, к примеру, право задерживать здесь этого, как бишь его, ну, фотографа, когда тот уже уходить, собирался? И только для того, чтобы свой вопрос задать?
— Да ему же под конец и нагрубить, неправду, мол, говоришь, — добавил книготорговец. — Имел он на это право? Одним словом, будем благоразумными, вот что я скажу! И напрасно вы так смотрите! Напрасно мне в лицо смотрите! — обратился он к Дюрице. — Меня этим не возьмешь! Зря только глаза пялите!
Дюрица пожал плечами и, снова качнувшись на стуле вперед, взял в руку стакан. Взглянул на Ковача:
— Не знаю, мастер Ковач! Понятия не имею… Трактирщик махнул рукой:
— А ну их к чертям, все эти глупости! Держите стакан, мастер Кирай! Сегодня жена меня спрашивает, когда, мол, теперь доведется грудиночки отведать или корейки? А я ей в ответ — не у меня спрашивать надо, а у господина Кирая… Вы поняли?
Кирай обратился к Ковачу:
— Теперь вы сами могли убедиться, с кем имеете дело! Можете и дальше на его удочку попадаться! Я вот тихо-мирно зажарил свою грудинку и улегся спать… А вы по милости этого полоумного часовщика небось и дома всю ночь с ребусами возились… Так что в другой раз будьте начеку!
Ковач пристально посмотрел книготорговцу в глаза:
— А теперь на полном серьезе: вы и впрямь над этим не задумывались?
Кирай развел руками и обратился к хозяину кабачка:
— Ну что ему ответить? Да, мастер Ковач, это такая же правда, как то, что я сижу напротив вас, — я ни секунды об этом не думал… Да скажите же и вы ему, коллега Бела!
— Разрази меня гром, истинная правда! Я только посмотрел свои приходные книги — и дело с концом, отправился баиньки. Об этом и мысли не было! Хороши бы мы были! — Он поднял стакан: — Короче, когда будет свининка?
И взглянул на Кирая. Книготорговец смотрел на Дюрицу. При словах коллеги Белы перевел взгляд:
— Что вы сказали?
— Жена спрашивала, когда свининки поедим! Я ответил, пусть у вас узнает…
— Вчера вечером спрашивала?
— И вечером тоже…
— Но вы только что сказали, что просматривали приходные книги!
— Это не мешало нам и про другое разговаривать…
Кирай примял сигарету:
— Но знаю, Белушка. Этот мой клиент заявил, что больше давать не сможет… разве что через неделю или дней десять. Почему не сможет, сам не знаю. Похоже, и у него трудностей прибавилось.
— Так не забудьте, Лацика…
— Конечно! Как только появится возможность, принесу…
Некоторое время стояла тишина. Все молчали. Потом Кирай спросил, понизив голос:
— А что вам известно про Сабо, коллега Бела?
Вопросительно подняв брови, он провел ребром ладони по горлу:
— Того-с?..
Трактирщик бросил взгляд в сторону двери и произнес:
— Крышка!
И пододвинул свой стул к столу.
Ковач тоже наклонился поближе:
— Это точно?