здоровья — пусть живет, пока свет стоит и уж, конечно, пока живут на свете коллега Бела и его жена. Говоришь, этот мой святоша намеки делал? Стало быть, и он ничего сверх обычной сотенной не получит! Разрази его гром, запишем ему его сто пенгё — и пусть душа его в аду полыхает…
— Пусть он света не взвидит со своей сотней! — не унималась женщина.
— Что верно, то верно! Он ведь свою сотню как раз за то и получает, чтоб ничего не замечать, ради этого можно ему и назойливые намеки простить! Итак, сто пенгё господину Пиллеру. Большие деньги, конечно… а что делать? Выше головы не прыгнешь. Чего уж там, если он вскорости пожелает, чтобы мы ему ручки целовали, и очень будет настаивать, то коллега Бела с радостью и поцелует…
— Хоть бы поцелуями обошлось, ведь это денег не стоит!
Записывая в тетрадь сотню, он при этих словах взглянул на жену. Потом отложил перо и, соединив ладони, переплел пальцы.
— Звездочка моя дорогая! Похоже, что ты все еще не поняла своего старичка! Запомни наконец, что люди вроде нас с тобой тогда лишь и могут чего-то добиться, покуда живут, втянув голову в плечи, и выполняют все, что потребуют от них более крупные шишки! Таково правило! Подожми хвост и делай, что велят! Даже мысли не допускай, что тебе не хочется мириться с требованиями власть имущих, будь то мелких или крупных. Как тебе себя вести и устраивать свою маленькую жизнь, решают они, а для тебя, коли не совсем глуп, главное дело — быть постоянно начеку, вроде как олень в лесу — раскрыть глаза, насторожить уши и стараться уловить, какого поведения от тебя ждут. Понятно? Надо быть начеку, потому что они не привыкли прямо объяснять, как бы им хотелось, чтоб ты себя вел — это ты должен угадать сам! Надо, золотце мое, научиться мысли читать. Так или иначе тебе дадут понять, чего от тебя хотят, и все будет зависеть от того, вовремя и правильно ли ты это понял. В нашем мире это закон успеха! Поэтому придется при случае — если пожелает — у господина Пиллера и ручку облобызать, да и у всякого другого, кто протянет! Тогда про тебя скажут — вот, мол, подходящий для нас человек, никогда воды не замутит, пусть себе живет, от него никакого беспокойства не будет! А коллега Бела и рад, что он как раз тот человек, от которого никакого беспокойства, потому что нет для них ничего милее такого человека. Коллега Бела потому и глуп, что умен, и потому умен, что глуп! Тебе ясно? Еще бы не ясно, умница! Коллега Бела усвоил этот закон и никогда его не нарушит. Поэтому он может спокойно жить себе да поживать, не богато, конечно, но и не в бедности, не слишком хорошо, но и не так уж плохо, то есть в точности так, как коллеге Беле свыше дозволили жить! Я уж не говорю, что именно за это и ближние будут уважать коллегу Белу, потому как для людишек моего склада нет ничего отвратительней и неприятней человека, который пытается стать другим, чем они сами, не подлаживается и не ловчит, то есть не соблюдает главного правила и тем раздражает кучу мелких ловкачей; сами-то они нарушить правило не смеют, вот и злятся, глядя на человека иной породы, у которого хватает смелости не ловчить. Но суть не в этом! Коллега Бела, как я уже говорил, и умен, и глуп, как и остальные Белы-коллеги, и всегда будет по душе мелким и крупным шишкам. Ну что, ясно как в тумане? Ничего, ты только слушай своего Белушку, и тогда все будет в порядке, жратва будет, а значит, и никаких там… перебоев, которых ты не любишь, так ведь, поросеночек?
Женщина оттолкнула мужнину руку, потянувшуюся было к вырезу халата, и сказала:
— Свинства в этом мире хватает, это уж точно!
— Свинство, не свинство! — Трактирщик снова взялся за перо — Уж не собираешься ли ты что-нибудь изменить? Втяни-ка поглубже голову в плечи да лобызай ручки всем Пиллерам подряд, вот все и будет в порядке. Во сколько это тебе обойдется?
— В мои сто пенгё! — ответила женщина.
— Глупышка! — возразил он. — Гораздо дороже! Но тебе нечего беспокоиться… Гораздо дороже, и не только в смысле денег… но нечего тебе ломать над этим голову. Если бы только в сто пенгё!
Он махнул рукой и передвинул тетрадь.
— Пошли дальше. Следующим идет уж и впрямь отъявленный плут. Вот уж важная птица! Опять же поэтому и надо его обхаживать, как настоящую птичку. Чтоб ей пусто было!.. Ну, подойди-ка сюда, птичка в сапогах, покажи свою головку в фуражке…
— А этот во сколько пенгё? — спросила она.
— Чего уж тут, господи, — вскинул брови трактирщик. — Сам господин окружной комендант! Не какая-нибудь мелкая сошка…
— Небось из нилашистских негодяев.
— Ну ясное дело… Правда, и тот полицейский до него тоже был отъявленный жулик! Зато нынче сам окружной комендант! Мы все ближе и ближе к власти…
— А сколько ему нужно?
Ох, эти деньги, эти деньги… — покачал головой трактирщик. — Ничего-то тебя, кроме денег, не интересует.
— А чем еще и интересоваться, как не деньгами?.. Тому пятьдесят пенгё, этому двадцать, третьему сто, да что я — делаю их или ворую? А на что самой жить?
— Суть не в деньгах, старушка! — вздохнул трактирщик. — По мне, действительно все равно, то ли в денежных делах под их дудку плясать, то ли иным способом откупаться — ручки лобызать или помалкивать, держать язык за зубами, вместо того чтоб послать их к черту или прямо в лицо мерзавцами назвать! А деньги тут просто так, будто тайная вечеря, вроде символа, как нас в школе учили. Вроде примера — показать, что, собственно, за ними стоит, в чем суть. Вот и здесь о том же речь! Начальники свои порядки завели, и мы тут ничего поделать не можем! Каждый день должны им свои рожи предъявлять — вот, мол, и пасть закрыта, и хвост поджат! Ну, а если они то же самое в виде денег потребуют или прикажут, к примеру, каждое утро с полвосьмого до восьми на четвереньках стоять, так это уже без разницы…
— Совсем ты, видно, сдурел. — Женщина уставилась на него, вытаращив глаза. — Что это ты тут за проповеди читаешь? Думаешь, я хоть слово поняла?
— Цыц… цыц, — замахал на нее руками коллега Бела. — Спокойствие, сударыня! Ничего особенного. Нишкни! Вот и все дела!
Он прищелкнул языком:
— Коллега Бела еще вот что скажет: «Нате, чтоб вам сдохнуть, хвост я, так и быть, подожму! А вот что я в это время думаю, того вам не узнать! Каждому свое — и порядок!»
— Да ты рехнулся! Что ты такое плетешь? Лучше про то скажи, сколько этому мошеннику причитается?
— Про то и говорю, тетушка! Господину нилашисту — окружному коменданту, мы натанцуем на четвереньках пять литров палинки, чтоб было что хлестать с утра до вечера…
— Не бывать этому! — вскричала женщина. — Во
— Полицейский? Два литра! Только это, голубушка, нам уже ни к чему!.. Что значит какой-то полицейский? Вот окружной комендант — это да! Для него мы на четвереньках ползать будем… в прошлый раз он мне так и сказал: «У вас, братец, такая превосходная палинка, что от той, которую вы в прошлый раз присылали, уже ничего и не осталось». Каково, а?.. — Он склонился над тетрадкой: — Пять литров! По шесть пенгё за литр. Значит, тридцать пенгё. Пять литров вина обычного, по два пенгё — еще десять пенгё, тридцать да десять — сорок. Итого, стало быть, сорок пенгё…
— Вот уж негодяй! — вздохнула женщина.
— Конечно, негодяй, — согласился трактирщик и, высунув кончик языка, записал в тетрадь сорок пенгё. Перед прочими цифрами значилось имя железнодорожника, то есть ревизора, а перед суммой в сорок пенгё он изобразил нилашистский крест. — Вот так! Авось умрет геройской смертью!
Женщина тяжело вздохнула:
— Когда придут русские, его повесят вместе с его палинкой!
Муж склонил голову набок:
— А ну как русские не придут? И не повесят его вместе с моей палинкой? А наши начальнички и дальше останутся властвовать? Да еще почище чем теперь? И выиграют войну! Тогда как, золотце? Кто тогда будет тем паинькой, который знал урок прямо как по книге? Глупая жена коллеги Белы или коллега Бела, любезно предлагавший им выпить? Что скажешь, голубушка?
Женщина замолчала. Помолчав, ответила:
— Ну, чего смотришь? Запиши этому дьяволу!..
