— Слушай, ну а где тут хотя бы ближайшая заправка, на которой можно купить карту?
Рабочий думает чуть дольше.
— Не знаю, — снова следует ответ.
— А ты не очень-то много знаешь, — презрительно бросает ему Джонс.
— А я и не заблудился, — отвечает рабочий.
Дети не заблудились, но мы продолжаем учить их. И это наше учение только отгораживает их от жизни — потому что для жизни требуется широкое, открытое со всех сторон сознание, а обучение требует сужения сознания — концентрации, внимания, но не осознанности.
Осознанность — это сознание, устремленное одновременно во всех направлениях. Вы слушаете меня. Вы также слушаете, как мимо проезжает грузовик. Вы слушаете птиц. Ничто не исключается, и ничто не отвлекает вас. Все существует вместе. Я продолжаю говорить — это не мешает вам слушать птиц. Птицы продолжают петь — чем они мешают? — вы продолжаете слушать меня. Если вы способны слушать осознанно, все вокруг становится частью единой гармонии.
Но обучение целиком основано на концентрации. Концентрация, сосредоточение — это яд для ребенка. Сосредоточение означает сужение его существа. Открытой остается только узкая щель — все остальное исключается. Открытым остается лишь маленькое отверстие, но бескрайнее небо закрывается, закрываются все окна и двери — это вы называете концентрацией. Сядьте перед замочной скважиной и смотрите в нее — вот что такое концентрация.
Но учитель чувствует себя превосходно, учителю хорошо. Все смотрят только на него, все внимательно его слушают. А дети просто притворяются — потому что невозможно быть внимательным к тому, что само по себе не привлекает вашего внимания.
Когда за окном лает собака, она не говорит: «Обрати на меня внимание». Она просто лает, и ребенку хочется пойти и посмотреть — что происходит. Это гораздо привлекательнее, чем учитель. Когда поет птица, повторяет одну и ту же ноту, это интереснее, чем учитель. Она ничего не говорит, ничего не рекламирует, ничего не навязывает. Она не вынуждает вас обращать на себя внимание — вы можете и не обращать. Но ребенку интересно. Жизнь потрясающе интересна — а тут стоит этот учитель.
Постепенно учитель принудит ребенка, потому что мы прибегаем к самым разным уродливым уловкам. Мы идем на всякие хитрости, используем все возможные методы принуждения. Только подумайте: ребенок сидит на месте шесть часов. Он вынужден сидеть за партой, на твердой скамье, ему нельзя и пошевелиться. Спросите, что думают по этому поводу психологи. Они скажут, что чем подвижнее ребенок, тем он смышленее. А ребенок, который все время сидит, словно немой и глухой, практически умственно отсталый.
Энергия всегда в движении, энергия живая. По-настоящему живой ребенок не способен долго сидеть на месте. Он ведь не мертвый, а живой. Ему хочется бегать, прыгать, делать миллион других вещей. Его переполняет энергия. Но мы заставляем его сидеть.
И что тогда происходит? На момент окончания университета он становится почти парализованным. Он двадцать лет провел в напряженном сосредоточении — и общество очень ценит это сосредоточение. Проводятся экзамены. Если он их не сдает, его осуждают, а если сдает, его ценят. Это не что иное, как игра в эго. Мы учим его, как быть эгоистичным. Мы учим его уродливой конкуренции — быть враждебным всем остальным. И мы также учим его тому, что единственная ценность в этом обществе — эффективность, но никак не осознанность.
Тут нужно кое-что понять. Если вы хотите быть более эффективными, вам следует стать менее осознанными — ведь механизм работает надежнее, чем живой человек. Механизм просто повторяет действия. Он никогда не ошибается, никогда не дает сбоев. Поэтому ум нужно превратить в машину: вы нажимаете на кнопку и получаете результат. Вы просто нажимаете кнопку — и все идет как по маслу.
Общество всеми силами пытается превратить вас в эффективные механизмы. Огромные суммы денег тратятся на то, чтобы покалечить вас, разрушить, парализовать. И однажды вы обнаружите, что все упустили. Вы так и не вкусили жизнь.
Вы жили, но как будто и не жили. Вы любили, но нельзя сказать, что вы узнали любовь. Вы были живыми, но вы не знаете, что значит быть живым, какой у жизни вкус, какой аромат.
То, что до сих пор называлось образованием, на самом деле, величайшая катастрофа в истории человечества. В день, когда вся система образования рухнет, и на ее месте возникнет новая, не основанная на эффективности… Что изменится, если люди будут не такими эффективными? Что случится, если они станут немного менее эффективными, но более живыми? Ничего не случится.
Когда в основу образования ляжет осознанность, люди, может, и не будут такими эффективными убийцами в войнах, не будут такими эффективными клерками, такими эффективными государственными служащими — но это и хорошо. Если люди неэффективны в качестве убийц, это просто прекрасно! Меньше человеческих жизней погибнет. Если бы человек, который сбросил атомную бомбу на Хиросиму, не был настолько эффективным, и она упала бы где-нибудь в лесу — что в этом плохого? Это было бы просто замечательно. У этой истории был бы счастливый конец.
Если бы немцы были менее эффективны, Гитлер не причинил бы человечеству столько горя и бед. Если бы немецкие солдаты были немного ленивыми, менее дисциплинированными, менее обученными, не такими роботоподобными, у Гитлера ничего бы не вышло. Но он выбрал подходящую страну для рождения. Такие люди всегда очень и очень умны. Они всегда рождаются там, где нужно. И ему удалось превратить в военный лагерь целую страну.
Недостаток эффективности — это не проблема. Отсутствие осознанности — вот проблема. И когда я говорю о меньшей эффективности, я не имею в виду, что она обязательно должна быть меньше. Если вы попробуете делать что-нибудь осознанно — например, ходить… Если вы начнете идти осознанно, бдительно, вы почувствуете, что не можете идти так же эффективно, как и раньше. Если вы будете вести машину осознанно, вы обнаружите, что не можете ехать так же эффективно, как прежде. Но так будет только поначалу. Через пару дней эффективность начнет возрастать — но уже не ценой осознанности. Если эффективность сочетается с осознанностью, тогда все в порядке, она только приветствуется. А иначе вы будете жить практически мертвой жизнью.
Один человек в течение нескольких месяцев посещал психиатра, потому что считал себя пуделем. Однажды друг спросил его, как продвигается лечение.
«Ну, не могу сказать, что я полностью здоров, — ответил тот. — Но мне значительно лучше. Я уже перестал гоняться за машинами».
Если вы продолжаете жить неосознанно, если вы подобны роботам, то, в лучшем случае, возможны только такие перемены. Вы останетесь пуделем. В лучшем случае, вы перестанете гоняться за машинами.
Весь механизм общества направлен на то, чтобы сделать вас как можно менее осознающими. Общество беспокоится только тогда, когда ваша неосознанность начинает мешать его жизнедеятельности. Тогда оно пытается принять меры. Но если вы не бегаете за машинами — потому что это может создать серьезные помехи движению — если вы не бегаете за машинами, но внутри продолжаете считать себя пуделем, тогда все в порядке. Тогда общество спокойно.
Общество не заботите вы и ваш ум. Общество беспокоится только тогда, когда вы начинаете создавать проблемы. А так — все в порядке. Вам кажется, что вы пудель? Ерунда, такая безобидная вещь. Это не грех — лишь бы вы не бегали за машинами. Как только вы начинаете воплощать свои фантазии в реальность, вы совершаете преступление. Если же вы просто продолжаете фантазировать и не претворяете их в жизнь — тогда все нормально, у общества нет причин для беспокойства.
Вот чем грех отличается от преступления. Грех — это когда вы думаете, что вы пудель, но пуделем не являетесь. Это грех, потому что вы упускаете возможность быть человеком. А если вы бегаете за машинами, это уже преступление — вы создаете помехи движению, беспокоите полицейского. Вас нужно лечить.
Люди стали практически сумасшедшими, но общество начинает беспокоиться только тогда, когда сумасшедший создает проблемы. Между вами и людьми, находящимися в сумасшедших домах, нет