«Сегодня с самого начала все идет не так, — всхлипывала она. — Пылесос сломался, Джорджи разбил бейсбольным мячом окно нашей комнаты, Полли упала и порвала свое лучшее платье, а теперь еще и ты — пришел такой пьяный, что не соображаешь, что делаешь».
Никто не понимает, что он делает. Не нужно даже алкоголя. Вы просто ничего не замечаете. Вы просто бессознательны — словно вы сами все время создаете в себе бессознательность. Словно у вас в крови непрерывно вырабатывается некое одурманивающее вещество. Вы продолжаете синтезировать наркотики внутри себя. Да, все именно так.
Пока вы не попытаетесь стать осознанными — выйти из этого запоя, в котором вы оказались — вы не сможете понять, что происходит на самом деле.
Обычно все, что вы делаете, вы делаете автоматически. Вы ведете машину: нет никакой необходимости осознавать это, вы ведете ее просто как механизм. Вы научились этому трюку. Вы можете петь или курить, разговаривать или обдумывать тысячу и одну мысль, а тело тем временем продолжает управлять машиной.
Вы едете — едете автоматически. Вы ходите — тоже автоматически. Тело научилось этому и продолжает действовать. Вашего внимания здесь не требуется.
Внимание становится необходимо, когда что-то случается. Если что-то пошло не так, тогда включается внимание. Но когда все в порядке, вы можете и дальше идти, куда пожелаете, играя со своими мыслями. Вашего присутствия во время действия не требуется.
Например, если в звуке мотора возникают посторонние шумы, тогда вы начинаете прислушиваться. В противном случае, если мотор гудит, как обычно, вы просто ведете машину. Если все в порядке, вы продолжаете печатать. Ум похож на компьютер: однажды обученный, должным образом загруженный, запрограммированный, он начинает функционировать автономно. И чем эффективнее вы становитесь в жизни, тем менее осознанно вы начинаете жить.
Дети более осознанны. Иначе и быть не может — ведь они ничего не знают. Вы помните, как вы начинали писать? Каждую букву приходилось выводить так внимательно, так долго. Посмотрите, как пишут маленькие дети. Они стараются не только всем умом, но и всем телом. Они становятся сплошным вниманием, даже если пишут совсем короткое слово.
Несколько детей написали мне письма. Они написали в них
Я знаю одного очень культурного, очень воспитанного человека. Однажды я сидел с ним в гостиной, и он так разозлился на слугу, что сказал: «Убирайся к черту, пожалуйста!»
Я спросил его: «К чему тут «пожалуйста»?»
Он ответил: «А, старая привычка».
Вы пишете слово
Я знаю людей, которые говорят: «Я люблю свою машину, я люблю свой дом». Или: «Я люблю мороженое». Эти люди оскверняют священное слово. Когда они говорят женщине «я люблю тебя», это мало что значит. То же самое они могут сказать и мороженому. Они не вкладывают в эти слова свое сердце, свою осознанность, свое существо.
Дети осознают гораздо больше. Посмотрите на ребенка — он полон энергии, свежести, осознанности, он открыт, бдителен. Но мы учим его чему-то другому. Общество не нуждается в осознанности. Для так называемого общества осознанность опасна, потому что общество это больное, и ему выгоднее бессознательность.
Если люди станут осознанными, что тогда произойдет с табачной индустрией? Что произойдет с алкогольной индустрией? Что произойдет с индустрией, эксплуатирующей человеческую сексуальность, играющей на сексуальных желаниях? Что произойдет с политиками? Что станет со священниками? Все они существуют исключительно за счет вашей неосознанности. Они продолжают использовать вас, потому что вы не осознаете.
Если общество станет более бдительным, тогда начнется бунт, революция. Это не значит, что общество совершит революцию — сама идея свершения революции бессмысленна. Революция — это не то, что можно совершить, и все, с этим покончено. Революция — это образ жизни, процесс. Ее нельзя совершить раз и навсегда. Вы просто начинаете жить настолько осознанно, что сама жизнь превращается в непрерывный бунт.
Осознанность не нужна этому обществу. Это общество базируется на непонимании.
Я слышал историю…
Одна раковая клетка встречает другую — обе они плывут в потоке крови одного и того же тела. Одна спрашивает:
— Ты плоховато выглядишь. Болеешь что ли?
— Кажется, я подхватила пенициллин, — отвечает вторая.
Вы никогда не болеете пенициллином. Вы болеете гриппом, другими болезнями. Но раковые клетки — если подумать, они болеют пенициллином.
Общество больно, и осознанность убьет его. Общество не выживет, если слишком многие начнут осознавать, станут бдительными. Это опасно для общества. Общество мгновенно хватает детей и зашоривает их сознание, делает их неосознающими, отравляет, одурманивает их — и это одурманивание общество называет обучением, образованием.
Пойдите в любую школу, в любой детский сад. Загляните в окно. Дети полны жизни. Ничто не ускользает от их осознания, они замечают все. Запела птица — и, разумеется, дети смотрят в окно. А учитель злится. Он говорит: «Будьте внимательны! Слушайте меня!»
И что тогда остается ребенку? Как быть внимательным? Он притворяется. Он смотрит на учителя, кивает головой, следит за его движениями и делает вид, что слушает. И учитель счастлив. Его эго удовлетворено. Все дети слушают только его. Так эго взрослых людей развращает детское существо.
Снова и снова что-то привлекает внимание ребенка: то запоет птица или где-то залает собака, то слышны голоса прохожих или шум проезжающей машины. За окном происходит тысяча и одна вещь, мир такой огромный, а ребенок такой живой! Но учитель требует внимания к себе.
Учитель счастлив, когда дети смотрят на него. Он может говорить полнейшую ерунду. Он может преподавать историю — а это абсолютная глупость, лучше раз и навсегда забыть ее. Какая польза в том, чтобы знать, что когда-то жил такой сумасброд, как Александр Македонский? Или Адольф Гитлер? Лучше забыть про них. Это просто кошмары — но вы должны слушать эти кошмары!
Я читал историю:
Джонс останавливает свой дорогой роскошный автомобиль на обочине сельской дороги, выходит и неуверенно осматривается. Неподалеку он замечает рабочего — тот стоит, прислонившись к забору. Джонс кричит ему:
— Эй, ты! Далеко до Нью-Йорка?
— Не знаю, — немного подумав, отвечает рабочий.
— А как до него лучше доехать?
Рабочий снова задумывается.
— Не знаю, — опять отвечает он.
