Леонардо. — Я не могу появляться в обществе, пока это не кончится.

Он все еще был на поруках и не мог покидать пределов Флоренции; если бы его заметили вне городских стен, любой его спутник был бы сочтен сообщником. Он был отверженным — и по закону, и на самом деле.

— Об этом не стоило бы беспокоиться. Лоренцо не отказался бы от тебя. Ты был бы под охраной Первого Гражданина.

— Но он ведь и не приглашал меня. Если память мне не изменяет, пригласить меня предложил ты.

— Ладно, не будем спорить. Мы уже вернулись домой. Похоже, Флоренция опять здорова — если не считать вот этого источника заразы.

— А Джиневра? — спросил Леонардо, так внимательно глядя на друга, словно мог прочесть ответ у него на лице. — Ты ничего не сказал про Джиневру.

— Я не видел ее, — сказал Сандро. — Мы пробыли в Карреджи совсем немного, а потом мадонна Клариса увидела во сне, что к ней подбирается Дева-Чума. Она очень испугалась, так что мы перебрались в Кафаджиоло, а это слишком далеко.

Леонардо кивнул при упоминании жены Лоренцо Кларисы.

— Так ты совсем ничего не знаешь о Джиневре?

Сандро помялся.

— Я писал ей, как и тебе.

— И?..

— Она ответила с обычной любезностью. Она, мол, здорова, а вот отцу из-за подагры приходится пускать кровь. Я так понимаю, что ты о ней вообще ничего не слышал?

— Ни словечка.

В голосе Леонардо звучала горечь. Он пытался найти ей извинения, но не мог отрицать правды: она бежала от него, как если бы он был чумой. Сандро сжал его руку, потом полез в рукав своей рубашки и вытащил запечатанное воском письмо.

— Послание от того, кого ты так бранил.

— И кто же это?

— Великолепный.

— Но я никогда не…

— Вскрой письмо, — с упреком сказал Боттичелли; обычный спокойный тон не мог скрыть его волнения.

Леонардо вскрыл письмо. На листе окаймленной золотом бумаги Лоренцо стояли лишь слова: «Оправдан по причине неподтверждения доноса».

Обвинения с Леонардо были сняты.

Леонардо завопил и стиснул Сандро в медвежьих объятиях.

— Довольно, довольно! — со смехом отбивался тот. — Я всего лишь посланец! — И, когда Леонардо наконец выпустил его, продолжал: — Лоренцо сам узнал только что, и я попросил у него разрешения самому принести тебе радостную весть.

— Я рад, что ты ее принес, — сказал Леонардо, озираясь в поисках плаща и шляпы. — Я должен увидеть Джиневру.

— Пожалуйста, Леонардо, — сказал Сандро, — окажи мне маленькую любезность, потому что у меня есть еще сюрприз. Но тебе придется чуть-чуть потерпеть. Вот столечко. — Сандро поднес согнутый указательный палец к большому, оставив между ними совсем маленькое расстояние. — Так как?

Леонардо согласился подождать, но метался по комнате так, словно мог все потерять, промедлив хоть на мгновение. И тут в дверь постучали и в студию вплыла Смеральда с подносом, полным вина и снеди.

За ней шел Никколо.

— Что это? — вопросил он, роняя мешок с платьем и постелью на пол и указывая на стол.

— Эксперимент, — сказал Леонардо и улыбнулся мальчику, который тут же оказался в объятиях мастера.

Только сейчас Леонардо ощутил, до чего же ему не хватало общества Никколо. Мальчик действительно был ему небезразличен.

— Можно мне остаться с тобой, Леонардо? — спросил Никколо, выпрямляясь, чтобы казаться повыше, — уже почти мужчина. — Мастер Тосканелли мне разрешил.

— Не уверен, что это будет хорошо для тебя.

— Но зато может быть благом для тебя, Леонардо, — заметил Боттичелли.

— Это не важно.

— А Тосканелли думает, что важно. Он считает, между прочим, что ты совсем замкнулся в себе.

Леонардо зарычал.

— Я писал тебе из Романьи, — продолжал Никколо. — Но ты ни разу мне не ответил.

— Я болел, Никко. Был чем-то вроде сомнамбулы. Помнишь, как болел Сандро? Немного похоже.

— Я не ребенок, Леонардо. Ты можешь говорить со мной прямо, как с Сандро. — Тем не менее Никколо как будто удовлетворился этим объяснением. Он снова взглянул на застывающую на столе массу и непререкаемым тоном изрек: — Меланхолия. Но не чистая.

— Нет, Никколо, — возразил Сандро, — все не так, как ты думаешь. Он не вызывал демонов, но он болен — даже сейчас.

— Да я здоровее вас! — отозвался Леонардо, приводя себя в порядок.

Сандро лишь дипломатично кивнул и попросил Никколо позвать Смеральду. Оказалось, что она поблизости — подслушивает под дверью.

— Эту комнату надо вымыть, — сказал ей Сандро. — Сейчас же.

Смеральда перекрестилась.

— Не скажу, чтобы мне это нравилось, — заявила она и удалилась в раздражении.

Леонардо увидел, что Никколо таскает кусочки капусты и вареного мяса с принесенного Смеральдой подноса, и вдруг сам почувствовал, как он голоден. Но точь-в-точь как у пьяницы, приходящего в себя после загула, голова у него болела, во рту было сухо и вязко. Все же он начал есть — сперва капусту, затем даже пару кусков мяса, а Сандро между тем уговаривал его есть помедленнее, не то он разболеется. Леонардо глотнул вина и сказал:

— Я должен найти Джиневру и рассказать ей новости. И пока я этого не сделаю…

— Позволь мне пойти с тобой, — настойчиво попросил Никколо.

— Как я ни рад тебя видеть, не знаю, могу ли я уже взять на себя ответственность…

— Мы оба пойдем с тобой, — перебил его Сандро, — но не сегодня, не этим вечером. Завтра, когда ты окрепнешь.

Леонардо уступил; его вдруг охватила усталость, в голове стало пусто, а на душе — легко: обвинения наконец-то сняты. Он уснул, и, покуда он спал, Сандро и Никколо убрали органические остатки его опытов. Только тогда явилась Смеральда, вымыла полы, сменила постельное белье и привела студию в надлежащий вид.

Но когда Леонардо проснулся и принял горячую ванну — а он не мылся по-настоящему несколько недель, — он настоял на том, чтобы выйти на узкие, переполненные народом улицы. Сандро и Никколо ничего не оставалось, кроме как пойти с ним, потому что Леонардо был переполнен энергией; он будто копил ее все эти два месяца — и теперь она разом выплеснулась наружу.

— Куда мы идем? — спросил Никколо, стараясь поспеть за мастером, одетым весьма и весьма щегольски.

— Никуда… и куда угодно, — сказал Леонардо, хлопая Никколо по плечу, чтобы взбодрить его, а заодно и Сандро. — Я свободен!

Он глубоко вдохнул, но уличные запахи все еще были нестерпимы, ибо во время недавней паники из-за чумы, что смогла унести так много добрых граждан Флоренции, мусор и отбросы никто не убирал и их скопились огромные кучи — куда больше, чем могли сожрать бродячие псы. Кое-где вонь сделала улицы непроходимыми; и куда бы ни пошли Леонардо и его друзья, мостовые были скользкими от иссиня-черной