— Даже если ты сможешь осушить это озеро, король Вортигерн, чтобы открыть то, что лежит в его глубинах…

Я умолк. Свет изменился. Никто не шевелился, и воздух застыл неподвижно, лишь свет факелов колебался в такт дрожи в руках факельщиков. Я больше не видел короля: нас разделило пламя. Тени метались меж потоков и извечных спиралей огня: пещера наполнилась глазами, крыльями, стуком подков, и ярко-красная пасть огромного дракона разверзлась над своей жертвой…

Голос кричал, пронзительно и монотонно, и словно задыхался на каждом слове. Дыхание замерло в моей груди. Меня пронзила мучительная боль, которая поднималась волной от паха вверх, будто кровь, хлещущая из раны. Я ничего не видел. Я почувствовал, как сжимаются мои кулаки, как вздымаются в вышину мои руки. Боль раскалывала голову, и скала у меня под щекой была твердой и влажной. Я впал в беспамятство, и они схватили меня, упавшего, они убивали меня — это моя кровь растекалась по поверхности озера, чтобы укрепить фундамент их разрушенной башни. Я захлебывался воздухом, точно желчью. Руки мои судорожно царапали скалу, глаза были открыты, но я ничего не видел — только вихрь знамен и крыльев, волчьи глаза и раскрытые в крике рты, горящий хвост кометы, словно клеймо в небесах, и звезды, сверкавшие сквозь кровавый дождь.

Боль опять пронзила меня, горячим ножом вспарывая чрево. Я вскрикнул, и вдруг мои руки освободились. Я вскинул их вверх, ограждая себя от беспорядочных вспыхивавших видений, и услышал собственный голос, призывающий кого-то, но я и сам не знал кого. Видения предо мной кружились, дробились, слились в невыносимо яркой вспышке света и вдруг пропали во тьме и молчанье.

Я проснулся в просторном покое, богато убранном вышитыми занавесями; солнечный свет, пропущенный через оконный переплет, ослепительными полосами расчерчивал вощеные доски пола.

Я осторожно пошевелил руками и ногами и нашел, что мне не причинили вреда. Даже от головной боли не осталось и следа. Мое обнаженное тело было укутано мягким и теплым меховым одеялом, и в членах не было и намека на усталость или оцепенение. Удивленно моргая, я посмотрел в сторону окна, затем повернул голову и увидел Кадала, стоящего рядом с постелью. По лицу моего слуги разлилось облегчение, словно солнце выглянуло из-за тучи.

— Наконец-то! — вырвалось у него.

— Кадал! Клянусь Митрой, как я рад тебя видеть! Что случилось? Где мы?

— В лучшем гостевом покое Вортигерна, вот где. Ну и задал ты ему жару, юный Мерлин, задал так, что просто оторопь берет.

— Неужели? Ничего не помню. Мне казалось, что они вот-вот расправятся со мной. Так ты говоришь, они оставили намерение меня убить?

— Убить тебя? Скорее тебя посадят в священную пещеру и станут приносить тебе в жертву девственниц. Какая жалость, что эти жертвы окажутся напрасны. Хотел бы я, чтобы и мне немного перепало.

— Я всех их отдам тебе. Ох, Кадал, я в самом деле страшно рад тебя видеть! Как ты сюда попал?

— Я как раз добрался до ворот монастыря, когда пришли за твоей матерью. Я услышал, как они спрашивали о ней и сказали, что схватили тебя и что с первыми петухами вас обоих отправят к Вортигерну. Полночи я потратил на поиски Маррика, а еще полночи — на поиски подходящей лошади, хотя мог бы и не трудиться — все равно мне пришлось ехать на той кляче, что ты купил. И хотя вы ехали довольно быстро, к тому времени, когда вы достигли Пенналского моста, я отстал всего лишь на день. Что вышло к лучшему: мне не хотелось догонять вас, пока не разберусь, откуда ветер дует… Ну, да это не важно. В конце концов, я прибыл сюда вчера на закате и обнаружил, что весь лагерь гудит все равно что растревоженный улей. — Он отрывисто рассмеялся. — «Мерлин то, Мерлин се…» Они величали тебя уже не иначе как «королевский прорицатель»! Когда я сказал, что я твой слуга, меня разве что не насильно втолкнули к тебе. Похоже, здесь не слишком много желающих прислуживать такому могущественному волшебнику, как ты. Съешь чего- нибудь?

— Нет… да! Да, поем. Я проголодался. — Я сел в постели, заткнув за спину подушку. — Погоди минутку, ты сказал, что прибыл сюда вчера? Так сколько же я проспал?

— Ночь и весь день. Солнце уже садится.

— Ночь и весь день? Тогда… Кадал, что с моей матерью? Ты не знаешь?

— Она в полной безопасности, уже уехала домой. За нее не тревожься. Ты ешь, а я тебе буду рассказывать. Вот, держи.

Он протянул мне поднос, на котором стояла миска с дымящимся бульоном и блюдо с мясом и на отдельных тарелках хлеб, сыр и сушеные абрикосы. К мясу я не притронулся, а остальное с удовольствием съел, слушая Кадала.

— Она понятия не имела о том, что они собирались с тобой сделать, или о том, что произошло в пещере. Когда она вчера вечером поинтересовалась, где ты, ей ответили, что ты здесь, «размещен с королевскими почестями и в большой милости у короля». Ей сказали, что ты посрамил королевских колдунов, в пророчествах своей мудростью можешь соперничать с самим царем Соломоном, а теперь изволишь почивать. Сегодня утром она заходила сюда, чтобы убедиться, что ее не обманули, увидела, что ты спишь, подобно младенцу, и удалилась. У меня не было возможности поговорить с ней, но я видел, как она уезжала. Эскорт ей дали королевский, уж ты мне поверь: Вортигерн отрядил сопровождать ее едва ли не половину верхового отряда — носилки ее монахинь не уступали в роскоши ее собственным.

— Говоришь, я прорицал? Посрамил колдунов?.. — Я обхватил голову руками. — Ничего не помню… Мы были в пещере под Королевской Твердыней, тебе, наверно, об этом рассказали? — Я с надеждой уставился на него. — Что там произошло, Кадал?

— Ты хочешь сказать, что ничего не помнишь?

Я покачал головой.

— Мне известно лишь, что меня собирались убить, чтобы перестала рушиться их поганая башня, и я попытался их одурачить. Решил, что если мне удастся подорвать веру короля в этих колдунов, то смогу спасти свою шкуру, но я надеялся лишь на то, чтобы выиграть время и потом попытаться бежать.

— Да, я слышал, что они собирались с тобой сделать. Просто удивительно, до чего невежественный здешний люд. — Но я прекрасно помнил выражение, с каким он теперь глядел на меня. — Странный способ морочить кому-то голову, а? Откуда ты знал, где искать вход в подземелье?

— А, ты об этом… Ничего мудреного тут нет. Я бывал в этих краях прежде, еще когда был ребенком. Однажды, много лет назад, я приходил сюда с Сердиком, моим тогдашним слугой. Я разыскивал в зарослях сокола, а обнаружил вход в старую штольню.

— Понятно. Кое-кто назвал бы это везеньем — но только тот, кто тебя не знает. Полагаю, тебе удалось их провести?

— Да. Когда я впервые услышал, что западная стена крепости постоянно рушится, я подумал, что это должно быть как-то связано со старой шахтой. — Затем я коротко рассказал Кадалу о том, что произошло в пещере, — то, что сохранилось у меня в памяти. — Огни, — сказал я под конец, — блики на воде… крики… Это было совсем не то, что мои прежние видения — белый бык и иные сцены, какие мне доводилось временами видеть. Это было нечто совсем иное. К тому же меня пронзила невыносимая боль. Такова, наверное, смерть. Думаю, что я в конце концов впал в беспамятство. Не помню, как меня сюда принесли.

— Мне тоже об этом ничего не известно. Когда меня привели сюда, ты очень крепко спал, но, как мне показалось, самым обычным сном. Признаюсь, я без особых церемоний осмотрел тебя со всех сторон, чтобы убедиться, что они не причинили тебе вреда, но ничего не обнаружил, кроме царапин и синяков, которые, как мне сказали, ты получил, продираясь сквозь заросли. По твоей одежде легко было об этом догадаться, скажу я тебе… Но, судя по тому, как тебя здесь разместили, и по тому, с какой опаской о тебе сейчас говорят, думаю, они тебя и пальцем не осмелятся тронуть — во всяком случае, сейчас. Что бы там ни было — обморок или припадок, или, я бы сказал, транс, — ты нагнал на них страху, это уж точно.