отправиться. — Он приобнял меня за плечи. — Ты заплатишь за все, что сотворил сегодняшней ночью, Мерлин Эмрис. Расплатишься монетой, какая придется ей по нраву. Богиня станет преследовать тебя, как она поступает со всеми, кто выведывает ее тайны, но не для того, чтобы уничтожить тебя. О нет, не Актеон, мой маленький способный ученик, но Эндимион. Она примет тебя в свои объятия. Иными словами, ты будешь учиться, пока я не смогу взять тебя с собой в ее святилище, пока ты не предстанешь там пред богиней.
Мне хотелось сказать: «Нет, если ты собираешься намотать мои кишки на дерево в лесу», — но я придержал язык. Силу берут там, где она достается, говорил Амброзий. Вспомнив сегодняшнее ночное бдение у ясеня, я подумал, что в обрядах на острове все же была некая сила. Увидим. Я высвободился, хотя и обходительно, из-под лежавшей на моем плече руки и первым пошел по тропинке к роще.
Если несколько часов назад Ульфин выглядел испуганным, то теперь он почти лишился дара речи от ужаса, увидев меня рядом со своим господином и поняв, где я был.
— Мой господин… Я думал, он отправился домой… В самом деле, мой господин, Кадал сказал…
— Подай мне плащ, — велел Белазий, — и убери это в седельную сумку.
Он безразлично бросил белую хламиду; развернувшись, та мягко опустилась на землю возле дерева, к которому был привязан Астер. Пони при этом фыркнул и попятился. Сперва я подумал, что его испугало падение белого как призрак одеяния, но затем увидел — их не могла скрыть даже темнота, царившая под деревьями — черные пятна и подпалины на белом фоне, и даже с того места, где стоял, почувствовал запах дыма и затхлой крови.
Ульфин безучастно поднял плащ.
— Мой господин. — Он чуть не задохнулся от страха и усилий, затраченных на то, чтобы удержать встревоженную лошадь. — Кадал забрал вьючную лошадь. Мы думали, что господин Мерлин уехал в город. Правда, господин, я и сам был уверен, что он скрылся в том направлении. Я ему ничего не сказал. Клянусь…
— На кобыле Кадала есть седельная сумка. Положи это туда. — Белазий набросил плащ и застегнул его, после чего потянулся за поводом. — Помоги мне сесть в седло.
Мальчик повиновался. Насколько я мог понять, он пытался не только вымолить себе прощение, но определить, насколько разгневан Белазий.
— Мой господин, прошу, поверь мне, я ничего не сказал. Могу поклясться в этом любыми богами.
Белазий не удостоил его и взглядом. Я знал, что он может быть жестоким. И правда, за все время нашего знакомства он ни разу даже не задумался о том, что кто-то может испытывать страх или боль: точнее, ему и в голову не приходило, что человек вообще может испытывать какие-либо чувства, даже свободный человек. В то мгновение Ульфин, должно быть, казался ему менее реальным, чем лошадь, которой он правил. Легко запрыгнув в седло, он коротко бросил:
— Отойди.
Затем обратился ко мне:
— Ты справишься с кобылой, если мы пустим коней галопом? Я хочу вернуться прежде, чем Кадал обнаружит, что тебя нет дома и поднимет на ноги весь лагерь.
— Попробую. А как же Ульфин?
— А что Ульфин? Он отведет домой твоего пони, не беспокойся.
Белазий развернул лошадь и выехал из рощи. Ульфин уже подбежал, чтобы свернуть запятнанную кровью хламиду и засунуть ее в седельную сумку гнедой кобылы, после чего поспешил подставить мне свое плечо; опираясь на него, я с трудом вскарабкался в седло. Мальчишка молча отступил на шаг, но я успел почувствовать, что его бьет дрожь. Полагаю, такой страх был естественным для раба. Мне пришло в голову, что он даже боялся в одиночку вести моего пони через лес.
Я на мгновение натянул поводья и наклонился:
— Ульфин, он не гневается на тебя; все будет хорошо. Клянусь тебе. Поэтому не бойся.
— Ты… ты что-нибудь видел, господин?
— Совершенно ничего. — В моих глазах это и впрямь было правдой. Я серьезно посмотрел ему в глаза. — Великолепие тьмы и невинную луну. Но что бы я ни увидел, Ульфин, это не будет иметь последствий. Скоро меня посвятят. Теперь ты понимаешь, почему он не сердится? Вот и все. Возьми это.
Я вынул свой кинжал из ножен и бросил на землю; вонзившись острием вниз, тот задрожал в опавшей хвое.
— Оружие придаст тебе уверенности, но оно тебе не понадобится. Ты благополучно доберешься домой. Поверь мне. Я знаю. Обращайся с моим пони ласково, договорились?
Ударив кобылу по ребрам, я двинулся следом за Белазием.
Он поджидал меня — иными словами, он ехал неспешной рысью, но как только я нагнал его, пустил коня галопом. Гнедая кобыла не отставала. Я вцепился в повод и висел, как репей.
Деревья расступились, и луна давала достаточно света, чтобы ясно видеть утоптанную землю, ложившуюся под копыта лошадей. Прямая как стрела просека взбиралась на гребень, откуда на краткий миг стали видны городские огни.
Затем мы понеслись вниз и вскоре выехали из леса на засоленные равнины, выходящие к морю.
Белазий ни разу не сбавил скорости и не произнес ни слова. Я прилип к лошади, всматриваясь в дорогу перед собой, и гадал, поедет ли Кадал искать меня сам или возьмет с собой солдат.
Взметнув фонтан брызг, мы пересекли мелкий ручей, едва замочивший копыта лошадям, после чего плотно утоптанная тропа повернула вправо — к главной дороге. Я узнал это место; отправляясь из города, я заметил эту тропу, ответвлявшуюся от главной дороги сразу за мостом у лесной опушки. До моста и мощеной дороги оставалось всего несколько минут.
Тут, придержав коня, Белазий оглянулся через плечо. Моя кобыла поравнялась с ним. Жрец поднял руку и натянул повод. Лошади перешли на шаг.
— Слушай…
Лошади. Много лошадей, идущих на рысях по мощеной дороге. Они направлялись к городу.
Послышалась отрывистая команда. Мост озарился неровным светом факелов, и мы увидели подъезжавший отряд. Факелы высветили алого дракона на знамени.
Белазий выхватил у меня повод, наши лошади остановились.
— Это люди Амброзия, — произнес он или по крайней мере начал произносить, когда пронзительно и ясно, словно пропел петух, заржала моя кобыла, и ей ответил один из жеребцов на мосту.
Кто-то пролаял приказ. Отряд остановился. Еще один приказ — и лошади галопом понеслись в нашу сторону. Я услышал, как Белазий пробормотал себе под нос какое-то проклятие, потом он отпустил повод моей кобылы.
— Здесь мы расстанемся. А теперь держись и не распускай язык. Даже рука Амброзия не защитит тебя от проклятия.
Он хлестнул мою кобылу по крупу, и та прыгнула вперед, едва не сбросив меня. Я был слишком занят, пытаясь справиться с беспокойной кобылой, чтобы смотреть, куда он поедет. За спиной у меня послышался плеск и шорох осыпающегося песка — это вороной конь перепрыгнул ручей и скрылся в лесу всего за несколько мгновений до того, как меня со всех сторон окружили верховые, чтобы доставить к своему командиру.
Под знаменем в свете факелов нервно переступал серый жеребец. Один из сопровождавших меня солдат взял мою кобылу под узду и повел вперед.
— Он был один, господин. Не вооружен.
Командир поднял забрало[3]. Голубые глаза широко раскрылись, и слишком хорошо знакомый голос Утера произнес:
— Конечно, кто еще это мог быть. Ну, бастард Мерлин, что ты здесь делаешь один и где ты был?
11
