виде исключения она может потерять его на одних выборах в силу того педалирования подвижек общественного мнения, которое свойственно мажоритарному голосованию; но все же она сохраняет свое общее превосходство. В условиях многопартийного режима, основанного на пропорциональной системе или выборах в два тура, подобный сбой обычно означает конец доминирования. Но не любую партию, количественно превосходящую другие в течение некоторого периода времени, следует считать доминирующей: на этот материальный элемент накладываются элементы социологические. Доминирующая партия — это партия, которая отождествляется с какой-то определенной эпохой; ее доктрина, ее идеи, ее методы, в известном смысле сам ее стиль совпадают с соответствующими характеристиками эпохи. Так говорили о «Радикальной республике», хотя многие французы и республиканцы не были радикалами: но радикальная партия действительно олицетворяла Третью республику, определенную фазу ее истории. Кто кого создал по своему образу и подобию: эпоха партию, или партия эпоху, — вопрос риторический; но само тождество их бесспорно. Точно так же скандинавские государства, например, отождествляют сегодня с их социалистическими партиями, как во второй половине XIX века Англию отождествляли с либеральной партией и как сегодня имеется тенденция считать ее олицетворением лейбористскую партию. Доминирование — скорее феномен влияния, нежели проблема количественного измерения; а равно здесь перед нами и феномен веры. Доминирующая партия — партия, которой общественное мнение больше других верит. Эту веру можно сравнить с той, что определяет легитимность власть имущих: они отличны друг от друга и все же родственны между собой. Даже противники доминирующей партии и граждане, отказывающие ей в своих голосах, признают ее превосходство и влиятельность: это для них прискорбно, но — факт.
Доминирование, по существу, не какая-то особая форма развития партий, а особое свойство, которое могут приобретать другие формы. Доминирование может совпадать с чередованием, стабильностью или синистризмом, несколько изменяя их первозданную физиономию. В двухпартийных режимах оно замедляет маятниковое движение: вместо чередования после каждых выборов мы сталкиваемся с чередованием длительных периодов, и рамках которых царит относительная стабильность; в действительности, вопреки распространенному мнению, замедление чередования оказывается гораздо более частым, чем смена большинства на выборах. Например, в Англии в XIX веке сперва почти непрерывно, вплоть до 1832 г., доминировали тори; затем доминирование перешло к вигам и до 1886 г. они уступали его только трижды (или на 18 лет из 54). В Соединенных Штатах в качестве доминирующей партии от избрания Линкольна до избрания Рузвельта можно рассматривать республиканцев: на протяжении 72 лет (1861–1933 г.) президентский пост принадлежал демократам только 16 лет, большинство в Сенате — 10, в Палате представителей — 22 года. Демократы одновременно держали в своих руках президентство и большинство в обеих палатах лишь в течение 6 лет (1893–1895 и 1913–1917 гг.), республиканцы — в течение 38 лет. Они абсолютно доминировали с 1861 по 1875, с 1897 по 1911 и с 1921 по 1933 г.; только в период 1875–1897 гг. наблюдается относительное чередование (исключая войну 1914 г. и президентство Вильсона). Но с 1933 г. Америка вступила в фазу доминирования демократической партии: она непрерывно сохраняла президентство и утрачивала большинство в Сенате и Палате лишь на краткий срок в 2 года, 1947–1949 (табл. 36). В Бельгии либеральная партия доминировала с 1848 по 1870 г., с перерывом только на 2 года (1855–1857); начиная с 1884 г. устанавливается, напротив, доминирование католиков, которое, невзирая на всеобщие выборы и систему пропорционального представительства, длится вплоть до 1914 г. (табл. 34).
Во Франции с 1905 г. намечается доминирование партии радикалов: практически оно не прекращалось вплоть до 1940 г., поскольку правое крыло радикалов обычно имело известное влияние на консервативные правительства, даже в период Национального блока. Это, как уже говорилось, способствовало укреплению общей стабильности. То же самое можно сказать о доминировании с 1874 г. в Швейцарии партии радикалов, которая утратила большинство только в 1919 г. Наконец, в скандинавских странах восхождение социалистических партий к положению доминирующих имело своим следствием общее полевение и совпало с синистризмом. В Норвегии это Двойное движение выглядит достаточно определенно: начиная с 1927 г. все крупные партии теряют места в пользу только социалистической, которая таким образом поляризует голоса, полученные от центра и от правиле; ее восхождение продолжается и после 1930 г.; в 1945 г. она достигает абсолютного большинства и сохраняет его в 1949 г. Пример Швеции и Дании представляется менее убедительным. Синистризм принимает там более завуалированные формы: рост аграриев в ущерб консерваторам, социалистов — в ущерб радикалам и в целом второй группы по отношению к первой (Швеция до 1944 г.); в Дании — стабильность консерваторов, но падение аграрной левой и радикалов при подъеме социалистов. Доминирование там точно так же менее выражено: в Швеции социал-демократы получили большинство лишь однажды, в 1944 г.; в Дании они его никогда не имели; в обеих странах послевоенные выборы изменили соотношение сил (пробуждение датской левой и шведских либералов) и ослабили социалистическую партию (табл. 37).
Доминирование обладает явно стабилизирующим действием, с чем бы оно ни совпадало — с чередованием, разделением или синистризмом. Оно замедляет ритм маятникового движения, сглаживает резкость полевения, ибо доминирующая партия занимает положение, аналогичное положению партий парламентского большинства: продолжительное исполнение правительственных обязанностей умеряет ее демагогию и склонность к инновациям. Когда левая партия становится доминирующей, ее революционная устремленность притупляется: внешне синистризм усиливается, но реально он ослабевает. Доминирование стабилизирует политическую жизнь, хотя в то же время делает ее пресной. Власть истощает доминирующую партию, она теряет свою энергию, склерозируется. Вновь обращаясь к рассуждениям Гашека, можно показать, что любое доминирование несет в самом себе те элементы, которые его разрушат. В целом доминирование имеет тем не менее положительный эффект, особенно в случае многопартийного режима. Оно дает возможность сложиться относительно прочному большинству вокруг доминирующей партии, независимо от того, достигает ли она доминирования одна, в качестве центра коалиции, или формируя однородное правительство меньшинства, поддержанное союзниками. В этом смысле интересно исследовать роль радикальной партии при Третьей республике во Франции и современных скандинавских социалистических партий, несмотря на их существенные различия: ведь радикалы принадлежат к центру, а социалисты — к левой. В частности представляется, что только статус доминирующей партии позволяет сформировать долговременный кабинет меньшинства, который был бы не просто техническим правительством: такая практика довольно развита в Скандинавии.
Типы, которые мы определили, касаются всей совокупности системы партий в продолжение известного периода. Но история порой являет нам неожиданные изменения равновесия: переход от одного периода к другому принимает форму перелома, а не эволюции. Иногда такая мутация выступает как следствие какого-то внутреннего или внешнего события: конец доминирования республиканцев и начало доминирования демократов в Соединенных Штатах в 1933 г. — результат Великой депрессии и американской «новой экономической политики»; перегруппировка партий в Бельгии после войны 1914 г. была вызвана концом доминирования католиков и восхождением социалистической партии. Наиболее часто глобальные мутации системы партий — это результат избирательных реформ или обновления тактики партий. Так, в Нидерландах отказ от союзов вызвал в 1868 г. крах предшествующей относительной стабильности и тенденцию доминирования либеральной партии; избирательный закон 1896 г. положил этому конец и установил новое равновесие, которое опрокинула введенная в 1918 г. пропорциональная система. Во всех странах, где последняя была принята, она коренным образом видоизменила взаимное соотношение партий. Диаграммы, показывающие парламентское представительство партий после каждых следующих друг за другом парламентских выборов в Швейцарии, Бельгии и скандинавских странах, предлагают нам совершенно различную картину до и после введения пропорциональной системы. В этой сфере влияние избирательной системы значительно: соответствующий вес партий зависит не только от общественного мнения, но и от техники его выражения. Далее мы еще выявим фундаментальные следствия этого факта для сущности политического режима.
Помимо глобальных мутаций системы партий, которые часто имеют своим результатом смену одного типа эволюции другим, встречаются мутации особые, присущие одной партии и не меняющие общего характера развития. Речь идет не о смене периода, а о внезапном перемещении партии в рамках одного и того же периода: таким было стремительное восхождение национал-социализма в Германии начиная с
