То с диким страсти упоеньем, —Вы были жрицей! Что для васНетрезвой черни праздный глас?13Смолкают крики постепенно,Всё тихо в зале, убралисьИ бертрамисты, но мгновенноОт кресел очищают низ,Партер сливается со сценой,Театр не тот уж вовсе стал —И декораций переменойОн обращен в громадный зал,И отовсюду облит светом,И самый пол его простой,Хоть не совсем глядит паркетом,Но всё же легкою ногойПо нем скользить, хоть в польке шумной,Сумеют дамы… Но увы!Не знать красавицам МосквыПарижа оргии безумной.…… … … ……… … … …14Уж полночь било… масок мало,Зато — довольно много шляп…Вот он, цыганский запевалоИ атаман — son nom m'echappe.Одно я знаю: все именьеДавно растратив на цыган,Давно уж на чужой карманЖивет, по общему он мненью;А вот — философ и поэтВ кафтане, в мурмолке старинной…С физиономиею длинной,Иссохший весь во цвете лет,И целомудренный, и чинный…Но здесь ему какая стать?Увы — он ходит наблюдать:Забавы умственной, невиннойПришел искать он на балу,И для того засел в углу.15Вот гегелист — филистер вечный,Славянофилов лютый враг,С готовой речью на устах,Как Nichts и Alles бесконечной,В которой четверть лишь емуЯсна немного самому.А вот — глава славянофиловЕвтихий Стахьевич Панфилов,С славянски-страшною ногой,Со ртом кривым, с подбитым глазом,И весь как бы одной чертойНамазан русским богомазом.С ним рядом маленький идетМосковский мистик, пожимаяЕму десницу, напередПерчатку, впрочем, надевая…Но это кто, как властелин,Перед толпой прошел один?16Он головой едва киваетНа многих дружеский привет,Ему философ и поэтС смущеньем руку пожимает.В замену получает онОдин сухой полупоклон,Да нагло резкий, нагло длинныйНа синий охабень старинныйНасмешки злобной полный взгляд,И дико пятится назадПред ним славянофил сердитый,Нечесанный и неумытый…Но прямо он идет к немуС улыбкою великодушной,Дивится он его уму,Потом зевает равнодушно,Лишь только тот разинул рот,И дальше чрез толпу идет.17
