испортило остаток каникул, и гости разъехались до времени.

Дороти сказала:

– Теперь они дважды подумают, ехать ли сюда еще. Через три месяца точно так же кто-то убил старого серого кота по кличке Мистер Макгрегор. Кот всегда боялся Бена и старался держаться от него подальше. Но Бен, видимо, подстерег его или застал где-то спящим.

На Рождество дом остался полупустым.

Это был худший год в жизни Гарриет, и огорчаться от того, что люди избегают их, она уже не могла. Каждый день был как долгий дурной сон. Утром Гарриет просыпалась, не веря, что сможет дотерпеть до вечера. Бен был все время на ногах, и смотреть за ним нужно было ежесекундно. Спал он мало. Большую часть ночи проводил стоя на подоконнике и глядя в сад, и если заходила Гарриет, оборачивался и бросал на нее долгий пристальный взгляд, недобрый, холодный: в полумраке комнаты он и в самом деле был похож на притаившегося тролля или гоблина. Если днем его запирали, он визжал и ревел на весь дом, и они опасались, что приедет полиция. Внезапно, без всякой видимой для Гарриет причины, он срывался с места и бежал в сад, а там – за ворота и на улицу. Однажды Гарриет гналась за ним целую милю или больше, замечая только, как приземистая коренастая фигура мчится через перекрестки, не обращая внимания ни на гудки машин, ни на предостерегающие крики пешеходов. Гарриет плакала, задыхалась, едва не тронулась умом, отчаянно стараясь догнать его, пока не случится ужасное, но на бегу она молилась: «Пусть его задавят, пусть задавят, пожалуйста…» Она догнала его уже почти на шоссе, схватила и держала изо всех сил, а он вырывался. Плевался и шипел, извиваясь у нее в руках как чудовищная рыбина. Мимо проезжало такси, Гарриет махнула, затолкала ребенка в машину, сама влезла следом, крепко схватив его за руку, которая так молотила и рвалась, что, казалось, вот-вот сломается.

Что было делать? Гарриет снова пошла к доктору Бретту, который осмотрел Бена и сказал, что физически тот в полном порядке.

Гарриет описала поведение Бена, доктор выслушал.

Время от времени хорошо спрятанное недоверие мелькало на его лице, он опускал глаза и принимался вертеть в руках карандаш.

– Можете спросить Дэвида или мою мать.

– Он гиперактивный ребенок – кажется, так это теперь называется, – сказал старорежимный доктор Бретт. Она и ходила к нему потому, что он был старорежимный. Наконец он посмотрел на Гарриет, не избегая ее взгляда. – Чего вы ждете от меня, Гарриет? Опоить его таблетками до одурения? Что ж, я против.

В душе она кричала: «Да, да, да, я хочу именно этого!» Но вслух произнесла:

– Нет, конечно, нет.

– Физически он нормален для восемнадцати месяцев. Конечно, он очень силен и активен, ну так он всегда был таким. Вы говорите, он еще не разговаривает? Но в этом нет ничего необычного. Кажется, Хелен тоже поздно заговорила? Правильно?

– Да, – сказала Гарриет.

Она отвела Бена домой. Теперь его запирали на ночь, и поставили на дверь тяжелый засов. Когда он не спал, за ним присматривали каждую секунду. Гарриет следила за ним, пока всеми прочими делами занималась ее мать. Дэвид говорил:

– Как благодарить вас, Дороти? Похоже, это уже давно вышло за пределы всяких благодарностей.

– Это давно вышло за любые пределы. И точка! – сказала Дороти.

Гарриет стала худой, загнанной, глаза покраснели. Она опять начала плакать без всякого повода. Дети старались держаться от нее подальше. Из деликатности? Или боялись ее? Дороти предложила в августе оставить Бена на недельку с ней, а им всем куда-нибудь съездить вместе.

Ни Гарриет, ни Дэвид при обычных обстоятельствах не захотели бы никуда ехать, потому что любили свой дом. А как насчет приезда родни на лето?

– Что-то не заметила, чтобы они кинулись бронировать комнаты, – сказала Дороти.

Они уехали во Францию на машине. Для Гарриет это было сплошное счастье: она чувствовала, что ей вернули детей. Она никак не могла ими надышаться, а они – ею. И Пол – ее малыш, которого Бен лишил ее, чудесный трехлетний Пол, очаровашка, прелесть – снова был ее ребенком. Они по-прежнему были одной семьей! Счастье… они не могли поверить, никто из них, что Бен мог отнять у них так много.

Вернувшись, они нашли Дороти усталой, на руке у нее был синяк, на щеке – второй. Что случилось, она не рассказала. Но в первый вечер, когда дети легли спать, заявила Гарриет и Дэвиду:

– Я вам кое-что скажу – нет, сядьте и послушайте!

Они сели с Дороти за кухонным столом.

– Вы оба должны посмотреть правде в глаза. Бена нужно отдать в специальное учреждение.

– Но он нормальный, – сказала Гарриет, мрачнея. – Так сказал доктор.

– Может, он нормальный для того, кто он есть. Но не такой нормальный, как мы.

– Какое учреждение может его принять?

– Ну должно же что-то быть, – сказала Дороти и заплакала.

Так и пошло: каждую ночь Гарриет и Дэвид лежали без сна, разговаривали, что им делать. Они снова занимались любовью, но это было уже не то.

Так, наверное, чувствовали себе женщины, пока не изобрели контрацепцию, – говорила Гарриет. – Запуганные. Ждали каждых месячных, и если дожидались – получали очередную передышку. Но никто не боялся родить тролля!

Разговаривая, они всегда слушали звуки из «комнаты малыша» – название, которого они теперь не говорили потому что оно вызывало страдание. Что там Бен сейчас делает такого, на что они не считали его способным? Раздвигает толстые прутья стальной решетки?

– Беда в том, что к этому аду привыкаешь, – говорила Гарриет. – Прожив с Беном день, я начинаю думать, что ничего не существует, кроме него. И никогда ничего не существовало. Ловлю себя на том, что часами не вспоминаю о других детях. Вчера я забыла про ужин. Дороти пошла в кино, и я, когда спустилась, увидела, что Хелен готовит им ужин.

– Никто не отравился.

– Ей восемь лет.

Неделя во Франции напомнила ей, какой была когда-то и могла быть теперь их настоящая семейная жизнь, и Гарриет твердо решила больше не поступаться этим. Она заметила, что снова начала в мыслях обращаться к Бену: «Я не позволю тебе нас погубить, ты меня не одолеешь…»

Она настроилась на очередное полноценное Рождество, всем писала и звонила. Она не забывала сообщать, что Бен «сейчас стал намного лучше».

Сара спросила, можно ли «спокойно» привозить Эми. Это значило, что она слышала – да все слышали – про собаку и про кошку.

– Все будет спокойно, если мы позаботимся не оставлять Эми с ним наедине, – ответила Гарриет, и Сара, после долгого молчания сказала:

– Боже мой, Гарриет, выходит, нам с тобой обеим выпала не та карта?

– Похоже, – ответила Гарриет, но она отказывалась покориться и отдаться в жертву року. Сара – да; с ее семейными проблемами и ребенком-дауном – да. Но неужели она, Гарриет, в той же лодке?

Своим детям она сказала:

– Пожалуйста, приглядывайте за Эми. Никогда не оставляйте ее наедине с Беном.

– Он может причинить Эми зло, как Мистеру Макгрегору? – спросила Джейн.

– Он убил Мистера Макгрегора, – злобно проговорил Люк. – Убил.

– И бедную собачку, – сказала Хелен.

Оба упрекали Гарриет.

– Да, – ответила Гарриет, – он может. Поэтому и надо присматривать за ней все время.

Дети переглянулись, как стали переглядываться в последнее время – избегая Гарриет, о чем-то своем. И ушли, не глядя на мать.

Рождество, хотя гостей было меньше, получилось праздничным и шумным – вполне удачным; но Гарриет вдруг поняла, что ей не терпится, чтобы оно скорее прошло. Она перенапряглась от всего этого: смотреть за Беном, смотреть за Эми, которая стала гвоздем программы. У Эми была огромная голова