перевешивали сопряженный с ней риск. Более молодая и образованная часть граждан считала, что переход к согласительной системе будет иметь благотворные последствия. Скептически настроенные в отношении коммунистического партийно–государственного правления, они выступали за гражданские свободы, многопартийные выборы и политический плюрализм[142].

Под давлением народа главенствующие коммунистические партийные круги, в частности в Советском Союзе, Польше и Венгрии, приняли стратегию приспособления. Партийные чиновники, включая советского лидера Михаила Горбачева, проводили политику расширения гражданских свобод, социального плюрализма, обеспечения доступа к различным источникам информации и введения правовых ограничений государственной власти. Политики демонстрировали поддержку рыночным механизмам, отечественным, частным предприятиям и усвоению достижений ведущих капиталистических стран в области торговли, капиталовложений и технологий. Высшие армейские офицеры, как правило в возрасте до 50 лет, в общем, поддерживали эти политические реформы. Хотя теперь часто высшие законодательные посты занимали не коммунисты, кадровые члены коммунистической партии все еще оставались на ответственных постах в государстве — в том числе на государственной службе, в органах безопасности, на постах директоров государственных предприятий и учреждений в сфере образования и здравоохранения. В бывших советских республиках большинство аппаратчиков коммунистической партии стали националистами и возглавили независимые национальные государства. Особенно хорошие возможности для сохранения контроля над экономическими и политическими институтами были у экс–коммунистов на периферии. Бывшие партийные кадры среднего звена стали руководителями государственных предприятий и СП. Некоторые сделались владельцами или директорами приватизированных компаний. Таким образом, бывшие действующие политики стали частными предпринимателями. Несмотря на имевшиеся впоследствии попытки снять бывших коммунистов и бюрократов с правительственных должностей и привлечь их к суду за репрессивные действия, старые партийные кадры все же получили некоторые выгоды от новых квазисогласительных систем[143].

Перспективы упрочения демократии и социализма в Восточной Европе туманны. Для того чтобы функционировать эффективно, согласительные системы нуждаются в наличии институтов интеграции и гражданских норм. При согласительном режиме сильные политические партии и добровольные ассоциации принимают активное участие в выработке правительственных решений. Путем обсуждения и примирения конфликтующих точек зрения участники процесса достигают единства и вырабатывают общеполитические предложения. Однако в начале 90–х годов в большинстве восточноевропейских стран раздробленность политических партий мешала интеграции на основе консенсуса. Добровольные ассоциации, также как и политические партии, не обладали реальной властью. Не имея денежных, организационных и информационных средств, они оказывали мало влияния на правительственную политику. Состоящие главным образом из людей свободных–профессий и интеллигенции, они не пользовались поддержкой в массах, в частности среди промышленных рабочих и фермеров. Их активисты организовывали массы, опираясь на этико–религиозные различия, а не в соответствии с общепринятыми нормами гражданского общества. Плюрализм привел к поляризации. Этнические, религиозные, классовые различия усиливались. Результатом этого, как показала Югославия, стали фанатизм, нетерпимость и гражданская война. В Венгрии сельское население соперничало с городским. Словаки добились независимости от чехов. Болгары попытались подавить национальные устремления турок. Румыны воевали с живущими внутри их страны этническими венграми. Повсеместно в Восточной Европе набирали силу антисемитизм и враждебное отношение к цыганам. В бывшем Советском Союзе этно–религиозная вражда разгоралась как внутри республик, так и между ними. Раздоры в обществе делали невозможным характерное для согласительной системы мирное урегулирование разногласий. По мере роста беспорядков и преступности полиция и военные вернули былое влияние. Президенты правили не столько с помощью решений, принимаемых законно избранными законодателями, сколько посредством указов. Усилилось давление в пользу восстановления бюрократического авторитарного режима. В политическом плане Восточная Европа стояла перед угрозой «латиноамериканизации» — речь идет о конкуренции между согласительной и бюрократической авторитарной элитами за политическое господство.

Переход от госсоциализма к капитализму также вызвал серьезные проблемы. Рыночные отношения и институты находились в зачаточном состоянии. Свободная конкуренция предполагает, что экономический обмен происходит в соответствии с определенными нормами, которые включают в себя соблюдение прав частной собственности, контрактов, правительственных инструкций, стабильности валюты и правового поля как общественного, так и частного принятия решений. К числу институтов, играющих ключевую роль, принадлежат коммерческие банки, правительственные налоговые службы, частные предприятия и организации, занимающиеся распределением ресурсов. Восточноевропейские страны, особенно бывший СССР, Болгария и Румыния, имели такие правовые нормы и сильные институты. Например, на территории бывшего Советского Союза единое торговое пространство распалось. Не существовало ни стабильной национальной валюты, ни центрального банка, который регулировал бы экономические операции. Каждая из независимых республик установила таможенные барьеры против товаров, ввозимых из других республик. Процветал «теневой» бартер. Слабость существующих институтов привела к нехватке товаров и продуктов. Из–за неспособности государств собирать налоги рос дефицит бюджета. Увеличивалась денежная масса. Объемы производства, особенно производства на экспорт, снижались. Росла безработица. Расширяющееся неравенство в доходах настраивало друг против друга этнические, религиозные и экономические группы. В условиях этой тяжелой ситуации главными советниками не только в бывшем Советском Союзе, но и по всей Восточной Европе стали неолиберальные экономисты. Некоторые из либералов–рыночников хотели воспользоваться государственной властью для укрепления нового класса национальных капиталистов как в городе, так и на селе. Другие занимали менее протекционистские позиции. Они выступали за приватизацию, налоговые льготы для отечественных и зарубежных инвесторов, маркетизацию, отсутствие государственного регулирования и делали ставку на западные капиталистические институты: ТНК, МВФ и Всемирный банк. Политика жесткой экономии ударила по городским рабочим: медленный рост зарплаты, запрет на забастовки, сокращение социальной помощи и урезание субсидий на питание и транспорт. Управляющие и технократы контролировали принятие политических и экономических решений. При прежнем режиме обществом управляли идеологи марксизма–ленинизма, партийные кадры и руководители государственных предприятий. В условиях новой рыночной системы главную ответственность взяли на себя неолиберальные технократы и менеджеры частных или государственных монополий. Несмотря на переход к капитализму, бюрократические авторитарные элиты сохраняли свое влияние на формирование политического процесса.

В конце 80–х годов процесс принятия политических решений в Восточной Европе по своему содержанию и результатам начал походить на латиноамериканскую модель. В частности, с 1950 по 1973 г. быстрое развитие промышленности в обоих регионах вызвало увеличение в составе населения числа интеллигенции, студентов, рабочих и служащих. Когда после 1975 г. темпы роста замедлились, эти группы были мобилизованы на создание свободной политической системы. Но ряд структурных особенностей — громоздкость правящей бюрократии, репрессивность полиции, недостаточная институционализация партийной системы и отсутствие сильных независимых профсоюзов — препятствовал становлению плюралистических демократий. В частности, в Латинской Америке большая внешняя задолженность, высокий уровень инфляции, снижение реальных доходов трудящихся и увеличение неравенства в доходах мешали переходу от военной диктатуры к эффективной согласительной системе[144].