то, что бюрократические авторитарные чиновники сопротивлялись становлению плюралистической демократии, они вместе с гражданскими политиками демократического направления поддерживали рыночную экономику, включая защиту права частной собственности[136] .

Возникающие внутри страны и в международном масштабе структурные кризисы привели к распаду коалиции, поддерживавшей режим. Единство военных или коммунистических партий распалось, что усилило позиции социальных групп, выступающих за гражданские свободы. К их числу относились студенческие ассоциации, профсоюзы, церкви и организации профессионалов (юристов, журналистов, интеллигенции, поэтов, художников, музыкантов, драматургов, духовенства и учителей). Рост оппозиции за рубежом военному или коммунистическому господству способствовал победе согласительных систем. Становлению согласительных режимов оказывали помощь Соединенные Штаты, Советский Союз, Ватикан и межправительственные организации, такие, как Европейский Союз (ЕС), Организация американских государств (ОАГ), ООН и Международный суд ООН.

Деинституционализация ослабила процедурную легитимность бюрократических авторитарных систем и стимулировала стремление к демократизации. Она возникала, когда бюрократические правила вступали в конфликт с неформальными нормами. С одной стороны, они стимулировали личные успехи, равенство перед законом, установленный, основанный на иерархии порядок. С другой — существующие неформальные нормы позволяли бюрократам принимать решения в соответствии с традициями (этническими или родственными связями), элитарными привилегиями, персональным фаворитизмом и фракционностью. Политический процесс оказывался во власти коррупции и хаоса. Принятие решений в правительстве становилось слишком произвольным и неэффективным. Процедурная легитимность снижалась. Согласительные лидеры получали поддержку от правящих кругов и рядовых граждан, приветствовавших большую открытость политических систем, ограничивающих волюнтаризм и коррумпированность чиновников в законодательном порядке. Идущее сверху приспособленческое поведение соединилось с популистской мобилизацией снизу; так возник поведенческий кризис, преобразовавший бюрократическую авторитарную систему в согласительный режим. Чиновники не могли ни сформулировать, ни проводить политику, которая могла решить внутренние и внешние проблемы. Управляя с помощью репрессивных методов, государственные бюрократы не считались с исходящими от низов правительственной иерархии инициативами. Подчиненные избегали риска; они передавали лишь ту информацию, которая была нужна политикам. Не получая точной и полной информации, необходимой для выработки эффективной политики, руководители не могли контролировать новую ситуацию. Считая, что их безопасности что–то угрожает, бюрократы продолжали избегать риска и не выдвигали инновационных программ. Следствием этого явился застой. Социально–политический кризис углублялся.

С точки зрения рационального выбора переход к согласительной системе произошел, когда бюрократические элиты почувствовали, что цена продолжения военного или коммунистического партийного правления превышает ожидаемые выгоды. Перед ними встал выбор: продолжать подавлять оппозицию или проявить большую терпимость. Подавление длилось до тех пор, пока выгоды, получаемые от репрессивных методов, превышали потери, наносимые ими. Толерантность же появилась, когда выгоды от стратегии приспособления перевесили сопряженные с ней ощутимые затраты. Представление о выгодах и потерях формировалось под влиянием культурных ценностей и структурных взаимосвязей.

Чиновники действующего правительства выбирают репрессивные методы, когда цена терпимости представляется слишком высокой. Тогда в политическом процессе главную роль начинают играть «ястребы». Их цель — удержать власть или сохранить такие ценности, как, например, христианская культура в Южной Америке или марксизм–ленинизм в Восточной Европе. В структурном плане эти сторонники жесткой линии готовы к консенсусу, основанному на тесной организационной координации, идеологической солидарности и контроле за репрессивными силами. Возглавляли оппозицию радикалы; они стремились к непосредственной трансформации правительства и общества в целом. Несмотря на идеологическую риторику, этим диссидентским лидерам для достижения целей не хватало как раз организационного единства, идеологической солидарности и контроля за репрессивными силами.

Правящие круги стали предоставлять оппозиции большую политическую свободу, когда выгодность толерантности превысила ее цену. В этот момент значительное политическое влияние получили «голуби»; истинной целью они считали политическую свободу, а переговоры — наиболее эффективным способом для обеспечения справедливости, процветания, индивидуальных достижений и вертикальной социальной мобильности. В структурном плане сторонники мягкого пути обладали организационными ресурсами для формирования прочных союзов с реформистами, игравшими руководящие роли в оппозиции. Предпочитая ненасильственную стратегию, они полагали, что она является наиболее эффективным методом реализации их политических целей.

Как считает Роберт Далл, стратегические взаимодействия между правящими кругами и оппозиционными лидерами влияют на переход к согласительному режиму:

Бюрократы выбирали согласительную стратегию, если считали, что лидеры оппозиции, которые могут прийти к власти, будут защищать некоторые корпоративные интересы. Демократизация представлялась более достижимой, если за правящими кругами сохраняются ключевые посты в аппарате, в государственных учреждениях, контроль над решением политических проблем и гарантии со стороны новых лидеров правительства, что участвовавшие в репрессиях чиновники будут освобождены от ответственности за нарушения прав человека.

Помимо такой согласительной позиции имела место популистская, подрывавшая бюрократический авторитарный режим и работавшая на создание согласительной системы. В условиях репрессивного правления диссидентам приходилось решать, должны ли они демонстрировать внешнее послушание или же противостоять правящему аппарату. Если ощутимые выгоды противостояния перевешивали ожидаемые результаты, тогда наиболее вероятными были открытые антиправительственные выступления. Шансы успешного сопротивления возрастали, когда оппозиционное движение поддерживало высокий уровень организационной координации, идеологической солидарности и контроля над необходимыми ресурсами. Культурные ценности оппонентов формировали их решение оказывать сопротивление. Некоторые мобилизаторы были верны этическим ценностям: равенству, гражданским свободам и справедливости, основанной на уважении закона. Для этих «пуристов» протест против репрессивно–бюрократического режима был выгоден. Другие «популисты» примкнули к оппозиционному движению по более прагматичным соображениям. Политически активные, они считали, что Демонстрации, забастовки и митинги приведут к тому, что власть получат согласительные лидеры. Для этих прагматиков выгоды, ожидаемые от новой согласительной системы, превышали предполагаемые затраты на мобилизацию масс против бюрократического авторитарного режима[138].

Таковы предполагаемые причины распада бюрократического авторитарного режима и перехода к согласительной системе. Только по прошествии ряда лет мы сможем определить, утвердилось ли демократическое правление.