Итак, было воскресенье.

Трубы отопления в церкви были чуть теплыми, сквозняк — продирающим до костей. Прихожане — из-за непогоды их было совсем немного — громко пели последний псалом заутрени, а их голоса заглушал бушующий за окнами ветер.

Джок Данбит, стоя один в специально отведенном для обитателей Бенхойла месте, держал Псалтырь руками в митенках, но даже не смотрел в него, отчасти потому, что пел этот псалом всю жизнь и знал его наизусть, отчасти потому, что впопыхах забыл очки дома.

Перед тем как ему уйти, Эллен сердито ворчала:

— Ты уж совсем из ума выжил, думая, что доберешься до церкви в такую погоду. Все дороги завалены снегом. Заехал бы к Дейви и попросил его подвезти тебя.

— У Дейви своих дел по горло.

— Ну, так остался бы дома да посидел у камина, послушал службу по радио. Ну, хоть раз в жизни?

Но он был упрям и неуступчив, и ей пришлось, в конце концов, со вздохом, возведя глаза к небу, смириться.

— Ну, что ж, пеняй на себя, если кончишь жизнь в каком-нибудь сугробе по дороге к церкви.

При одной мысли о том, что такое может случиться, Эллен разволновалась. Несчастья придавали вкус и остроту ее жизни. Она всегда первой произносила: «Так я и знала». Досадуя на Эллен, Джок поспешил скорее уйти из дома и впопыхах забыл очки, но из упрямства решил за ними не возвращаться. Однако его решение ехать в церковь было вознаграждено: старый «лендровер» благополучно преодолел на самой малой скорости четыре мили заснеженной дороги и доставил его в церковь. Хоть Джок изрядно промерз и почти ничего не видел без очков, он был рад, что ему все-таки удалось осуществить задуманное.

Всю свою жизнь, если не возникало какого-нибудь препятствия вроде болезни, войны или другого стихийного бедствия, по воскресеньям он всегда приходил в церковь. Когда был ребенком — с родителями; когда служил солдатом — по надобности; когда повзрослел и стал владельцем Бенхойла — из чувства долга, для поддержания традиций, чтобы подавать хороший пример. А сейчас, когда постарел, — за утешением и надеждой. Старая церковь, слова церковной службы, мелодии псалмов — это то немногое, что не менялось на протяжении всей его жизни. Возможно, сейчас, в конце, только они и остались неизменными.

Он закрыл Псалтырь, склонил голову, получая благословение, поднял со скамьи лежавшие рядом водительские перчатки и старую твидовую шапку, застегнул пальто, обмотал шею шарфом и двинулся к выходу по главному проходу.

— Добрый день, сэр. — Атмосфера в этой церкви была самая дружеская. Люди общались между собой в полный голос. Не было здесь перешептываний, будто в соседней комнате лежит умирающий.

— Ужасная погода. Здравствуйте, полковник Данбит. Как там у вас на дорогах?

— Молодец, Джок, проделать весь этот путь к церкви в такую погоду — это просто подвиг.

Последние слова за спиной Джока произнес сам пастор, нагнавший его в проходе. Преподобный Кристи был человеком могучего телосложения с плечами, как у игрока в регби. И все-таки Джок на полголовы выше его.

— Я боялся, что в церкви народу будет негусто. Рад, что добрался, хотя и было это нелегко, — сказал Джок.

— А я думал, что вы там, в Бенхойле, оказались отрезанными от мира.

— Телефон, и правда, молчит. Должно быть, где-то внизу повреждена линия. Но мне удалось доехать, спасибо «лендроверу».

— Холодный выдался день. Не зайдете ко мне? Пропустим по бокалу хереса прежде чем вы отправитесь в обратный путь.

Его глаза лучились добротой. Он был хороший человек, и жена у него была милой и простодушной. Джок на минуту представил себе гостиную в доме пастора, кресло, которое для него придвинут поближе к жарко пылающему камину, аппетитный запах жарящегося воскресного барашка. Чета Кристи всегда жила в свое удовольствие. Он подумал о темном сладком согревающем хересе, о радушной миссис Кристи и чуть было не принял приглашение. Но все-таки устоял.

— Нет, — сказал он, — лучше вернусь пораньше, пока погода окончательно не испортилась. И Эллен ждет. К тому же не хотелось бы, чтобы констебль нашел меня в сугробе замерзшим и с запахом алкоголя.

— Ну, что ж, вполне вас понимаю. — За добрым выражением лица и оживленными интонациями скрывалась озабоченность. Пастору больно было видеть утром Джока, одиноко сидевшего на своей скамье. Большая часть прихожан по какой-то причине теснилась ближе к выходу, а Джок, подобно изгою, оказался в грустном одиночестве.

Он выглядел стариком. Впервые мистер Кристи отметил про себя, как сильно Джок сдал за последнее время. Слишком худ, слишком высок, в твидовом костюме, висевшем на его тщедушном теле, как на вешалке, с припухшими и покрасневшими от холода руками. Ворот рубашки отставал от шеи, во всех движениях ощущалась неуверенность, даже в том, как он ощупью искал Псалтырь и фунтовую банкноту, которую, как обычно, бросил в урну для пожертвований.

Джок Данбит, владелец Бенхойла. Сколько ему? Шестьдесят восемь, шестьдесят девять? По нынешним временам, не так уж и стар. По крайней мере, для наших краев, где люди доживают до восьмидесяти и остаются бодрыми и энергичными, продолжая активно вскапывать свои огороды, держать кур и захаживать вечером в деревенский трактир, чтобы опрокинуть стаканчик. Но в сентябре прошлого года у Джока случился сердечный приступ, и с тех пор он стал явно сдавать. Чем же ему помочь? Если бы он