7: Со второй половины 1980-х — понеслось то, что начинает и продолжаться и поныне. В возраст власти и славы входит поколение, которое было подростками и отроками в момент расцвета Ш.
Широтная улица
Начнем классическим зачином:
— При чем здесь Широтная?
— А я там жил!
Так оно и было: я там жил, автор этих строк, М.Немиров. Я там жил с осени 1983-го по аж весну 1985 -го года, в однокомнатной квартире, в доме номер, кажется 103. Квартира эта принадлежала какому-то человеку, проживавшему в городе Надыме, мама автора, то есть меня, проживающая там же, то есть в Надыме, и уговорила указанного квартировладельца пустить туда пожить опять же меня, автора этих строк, за 50 рублей в месяц.
И я в ней жил. А улица Широтная в те времена была самой последней в городе Тюмени, ее границей: по одну ее сторону были девятиэтажные дома, в одном из которых автор этих строк, как уже сказано, проживал на четвертом этаже, по другую сторону не было ничего: поле было, на котором летом паслись коровы, которых автор созерцал, сидючи на балконе, который был велик.
Так было в 1984 году.
А зимний пейзаж этих мест описан поэтом Немировым в стихотворении, которым и завершим пока сие сообщение.
Стихотворение таково:
Никелированный гремит мороз. Зимы
торжественный, чудовищный, какой-то ящероподобный механизм,
тебя хватает, сплющивает, зажимает в бабки,
подводит суппорт, подает подачу,
— мороз ревет Бетховеном, визжит железо по-собачьи —
как больно милая! Как страшно! Как блядь сладко
стоять на остановке, стиснутый бескрайними снегами —
чистое поле налево, пустырь новостройки направо —
нелепый, крохотный, дурацкий, как Гагарин,
при этом, ясный барабан, опять неправый.
Жесткий кустарник торчит из-под снега как брошенная арматура.
Брошенная арматура торчит из-под снега жесткая, точно кустарник.
Только холод и солнце и ветер впереди по бокам и сзади,
Люминесцентная жизнь. Нашатырное утро.
— На тысячи верст кругом чужая страна
в которой нет никого, кого бы хотел ты любить;
— На тысячу верст кругом чужая страна
в которой нет никого кем ты бы хотел быть любим;
траншеи теплоцентралей, руины заброшенных новостроек;
И что там еще в том же духе, уж теперь и не помню, что.
— 23 апреля 1997, Вторник. 2:50 ночи.
Шуфутинский, Михаил
Есть такой исполнитель песен в государстве, в которое в качестве одной из провинций входит и Тюмень. В 90-х годах XX века пользовался немалым успехом в нём.
Пользовался успехом, видимо, и в Тюмени. Ибо бандиты в Тюмени есть, это факт, следовательно, есть и спрос на выразителей их представлений о прекрасном.
10 сентября 1996, вторник.
За окном по прежнему ливень. Что само по себе вовсе не плохо, да одна беда: в такую погоду совсем не хочется тыкать в клавиатуру компьютера, а хочется ходить с зонтом туда-сюда, а главное — заходить то и дело то туда, то сюда, и там опрокидывать по 50 граммулек.
А вот на последнее-то как раз денежек нет, и более того: в обозримом будущем и не предвидится.
2.
К числу больших любителей Шуфутинского и всего остального в этом духе — Петера Лещенко. Аллы Баяновой, Вилли Токарева и так далее, и так далее, относится известный художник Тер-Оганян. У него огромное количество записей всего этого (и даже — еще и сербских и черногорских исполнителей аналогичной направленности, которых записи он понапривез из Югославии, где был с выставкой), и он их заводит то и дело, выпив водки.
— Как тебе может эта мерзость нравиться? — удивлялся я.
— А еще рок дешевкой ругаешь! — укорял я его.
— Напротив, — не соглашался он, — странно, как тебе такая музыка не нравится. Ведь ты же патриот, ты должен это любить: это ваша русская народная музыка, — отвечал Оганян. — Другого вы не сочинили.
— В XVII, конечно, веке, может и были какие-нибудь «гой-еси», но в последние сто лет — извини, только такое.
И мне нечего было ему возразить. Не на Прокофьева же с Шостаковичем, не на «Зоопарк» же с «Центром» мне было указывать!
Шуфутинский и прочая «мурка» — такова, действительно, наша русская народная музыка, которую русский народ единственную добровольно любит, причем даже подпольно, когда она была запрещена.
Такова горькая правда — 18 апреля 1997, 11: 24.
Эйнштейн, Альберт
Смешно сказать, но в последние лет так десять фамилия известного физика Эйнштейна активно склоняется в определенных кругах города Тюмени, являясь одной из самых злободневных, и при этом одной из самых ненавистных, фамилий мира.
Вот почему: ибо она есть самый наглядный пример всевластия мирового сионизма!
Ибо всевластие его таково, что силой своей власти он заставил весь остальной мир признавать Эйнштейна великим физиком, да так, что теперь никто и пикнуть против не смеет.
— А на самом деле, — пишет литературовед Кожинов в журнале «Молодая Гвардия», — не физика это, а говно. Ибо стоит поглядеть на эти формулы, все сразу становится ясно: е равно эм сэ квадрат.
Тут все и понимаешь: е — евреи, м — масоны, с — сионизм. Ну, а таинственный квадрат, — это уж, наверное, нечто настолько ужасное, чему и наименования нет в русском языке.
Так-то, соотечественники. Будьте бдительны!
