графу Дерби, письмо, в котором содержалась просьба возглавить заговор против королевы; Стрейндж выдал Хескета властям, но в следующем году внезапно умер. Причиной его неожиданной смерти принято считать колдовство или отравление. Стоит ли удивляться, что Шекспир держался в стороне от интриг и раздоров?

Два парламентских акта от 1572 года существенно повлияли на положение актеров. Первый из них, обнародованный в январе, ограничивал количество человек, которое каждый аристократ мог держать у себя на службе. Таким образом Елизавета и ее советники надеялись умерить власть сверхмогущественных лордов, но это повлияло на судьбу некоторых актерских трупп, которые были брошены на произвол судьбы, лишившись высокородного покровителя. Так, Джеймс Бербедж писал графу Лестеру с просьбой подтвердить его попечительство над актерами.

Срочность его просьбы объясняется вторым парламентским актом 1572 года, определявшим условия наказания «за бродяжничество»; в список «бродяг» включались «все фехтовальщики, вожаки медведей, комедианты и менестрели, не принадлежащие какому-либо барону или другому лицу более высокого ранга». Того, кто не был слугой какого-нибудь важного лорда, бичевали и клеймили. В такихусловиях создавался новый актерский мир, в который вступил Шекспир. Необходимость заставляла актеров группироваться вокруг определенного нанимателя или покровителя. Они подыскивали в Лондоне постоянные площадки для представлений. Таким путем можно было добиться признания и избежать притеснений со стороны властей. Эти уловки не всегда помогали: арест без расследования и тюрьма для актеров и сочинителей пьес были обычным делом; но, оглядываясь назад, можно сказать, что это были первые шаги на пути к возникновению лондонского театра, того, что постепенно становилось лондонским Вест-Эндом[153]. Когда Шекспир появился в Лондоне, там уже были сценические площадки. Старейшие из них — гостиницы, вернее, большие помещения внутри гостиниц, которые также использовались для разного рода собраний. Считается, что гостиничные дворы, окруженные галереями, были первыми публичными театрами; но легко сообразить, что они не годятся для спектакля. Гостиничные дворы были местом, куда въезжали путешественники, где привязывали лошадей и давали им корм; через них постоянно проходили люди. Это неподходящие условия для постановки зрелищ. Исключением могли быть гостиницы, подобные «Черному быку», где был дополнительный двор, соединенный с первым крытым проходом.

Должно быть, мест для представлений было гораздо больше, чем сейчас известно, но сведения о некоторых дошли до нас в записях современников. «Скрещенные ключи» на Грейсчерч-стрит, где играли «Слуги лорда Стрейнджа», гостиница «Колокол» на той же улице. «Белсэвидж» на Бишопс-гейт-стрит и «Голова вепря» на северной стороне Уайтчепл-стрит за Олдгейтом. Трудно сказать сейчас, в какой степени их вид отличался от обычных гостиниц; можно предположить, учитывая лондонскую преемственность, что они напоминали «музыкальные салоны» или «мюзик-холлы» начала Девятнадцатого века, где посетителям подавали напитки. Безусловно, было бы ошибкой думать, что гостиницы просто предлагали постояльцам театр в качестве дополнительного развлечения. В «Голове вепря» например, воздвигли постоянную сцену, и для труппы графа Вустера «Голова вепря» была местом, которое они «больше всего использовали, извлекая возможную выгоду». Самые первые труппы устраивали сцену из связанных веревками пивных бочек, покрытых толстыми деревянными досками. Большие труппы работали в гостиницах, и один современник описывает «два повествования, разыгранные в «Белсэвидж», в которых не найти ни одного слова без остроты, ни одной строчки без смысла, ни одной буквы, поставленной напрасно». В этих-то местах и постигал из первых рук свое ремесло Шекспир.

Все же к его приезду в городе имелись по крайней мере четыре крупные площадки, выстроенные для развлечений публики. Театральные представления чередовались там с борьбой и травлей медведей. Первая площадка, упомянутая в лондонских документах, «Красный лев» в Майл-Энде, была построена на деньги лондонского гражданина, зеленщика Джона Брейна, из финансовых соображений. Поскольку он приходился зятем Джеймсу Бербеджу, то в получении прибыли с увеселений публики могли быть замешаны семейные интересы. Джеймс Бербедж начинал как актер, но потом, когда жизнь в городе переменилась, стал заметным театральным антрепренером и отцом знаменитого актера, игравшего заглавные роли в шекспировских пьесах. Он был одним из весьма умелых, чутких к веяниям времени бизнесменов.

То, что город увеличивался и в нем нарастал аппетит к развлечениям, было на руку Брейну и Бербеджу. «Красный лев» звучит как название постоялого двора, но фактически это было помещение для постоянного театра, устроенного в пристройке к старой ферме. Его сцена имела ширину 40 футов и глубину 30; там был люк для специальных эффектов, а над сценой возвышалась 18-футовая деревянная башенка для подъемов и спусков. Слаженность всего сценического устройства заставляет думать, что это была не первая модель такого рода. Порой предполагают, что театр до Шекспира с его деревянными кинжалами и пузырями с бычьей кровью был груб и неразвит. Это не совсем так. Конечно, там было, как и всегда бывает, много вздора, — бросовые пьесы назывались «Balductum» plays, — но было бы опрометчиво недооценивать мастерство и тонкость ранних авторов и исполнителей. В театральном деле не существует прогресса или эволюции — театр девятнадцатого века разительно хуже театра шестнадцатого века, — и утраченные ныне спектакли были, вне всякого сомнения, замечательными в своем роде.

За «Красным львом» последовало совместное предприятие Джона Брейна и Джеймса Бербеджа. Они выбрали еще одно место за городскими стенами, в Шордиче, и воздвигли там в 1576 году общественное здание, известное как «Театр». Они сознательно дали ему имя, производное от латинского theatrum, надеясь, возможно, что классическое название повысит престиж заведения; нельзя было предвидеть, что слово приобретет родовой статус. Это было большое здание, способное вместить около пятисот человек, располагавшихся на трехъярусных галереях вокруг открытого двора. Двор также заполнялся зрителями, а сцена находилась против одной из сторон. Крыша над сценой поддерживалась колоннами; сзади к сцене примыкала «гардеробная», где актеры переодевались и откуда выходили на сцену. Другими словами, такое устройство предваряло все будущие театральные здания того времени. Здесь игрались пьесы самого Шекспира. Четкая структура театра опять заставляет думать, что строители основывались на утраченных образцах. Здание было многоугольным, с черепичной крышей, стены черные с белым.

В нем был один главный вход, но две внешние лестницы вели на верхние ярусы.

«Театр» помещался на старинной земле Холиуэлл, или Холи-Уэлл [154], названной так благодаря святому колодцу, что помещался в бенедиктинском женском монастыре по соседству Название улицы — Холиуэлл-стрит — сохранилось по сей день. Интересно, что другие театральные площадки возникали также вокруг святых колодцев. Например, первые миракли игрались в Клеркенуэлле[155], а театр Садлерз-Уэлл построили близ целебного колодца с таким же именем[156]. Эту связь никогда подробно не исследовали, но это предполагает каким-то образом, что театр на подсознательном уровне все еще воспринимался как священное или ритуальное действо. Сам же «Театр» возник на месте монастыря, в западной части старого монастырского двора, вблизи от водопоя и большого амбара. С юга и запада лежали поля Финсбери, к востоку шла Хай-стрит Шордича, к северу — частные сады. От полей театр отделяли ров со стеной, и, чтобы горожане могли проехать или пройти к театру, в стене пробили брешь. Спустя два года после открытия «Театра» один священник спрашивал: «Разве не созовет труба тысячу людей на нечестивую пьесу и набьется их туда столько, сколько поместится?» Звуки трубы возвещали о начале спектакля. Толпа, хлынувшая из города в поисках развлечений, была относительно новым явлением. В своих «Новостях из чистилища» Ричард Тарлтон повествует, как ему «было нужно попасть в «Театр» на спектакль, но встретил там такое скопление неуправляемых людей, что счел за лучшее прогуляться в одиночестве по полям, нежели толкаться среди эдакой толпы». Он прикорнул где-то неподалеку, в Хокстоне, а когда проснулся, «увидел толпу, идущую через поля, и понял из этого, что спектакль закончился».

Где оказывались толпы народа, там же случались беспорядки и драки. Через четыре года после постройки «Театра» Брейна и Бербеджа привлекли к суду за «шум, приведший к нарушению спокойствия»