Старый артиллерийский маньяк выстрелил без дополнительного предупреждения. Тоха, стоя при этом в десятке шагов от самоходки, чуть было об асфальт головой не брякнулся – ноги стали ватными, а кишечник непослушным. Земля ощутимо стукнула по ногам, все пространство перед пушкой заволокло огнем, по ушам безболезненно, но очень грозно ударило протяжным раскатом грома. Когда все эти спецэффекты закончились, перед глазами поднялось облако непроницаемого тумана – причудливый результат реакции продуктов выстрела, влажного воздуха и капель мелкого дождя.

Все молчали. Лысый с Тохой не могли говорить от серьезного нервного потрясения, остальные участники событий ожидающе косились в сторону Егорыча. Тот, прижав наушник, прислушивался – ждал сообщения от Синего. Пауза неприлично затягивалась. Тоха догадывался, что снаряды летают далеко не мгновенно, но не настолько же?

Все – наверняка промах. Теперь пушку точно до последнего винтика разберут, и Тохе при этом достанется самый рабский труд по переноске самых тяжелых деталей и шлифовке гусениц до зеркального блеска с помощью бархотки и пилочки для ногтей.

Егорыч, обернувшись к Рощину, внезапно доложил:

– На четырнадцать часов двести двадцать метров. Перелет, получается. Это для нас неплохо – погода на трассе разная: Синельников говорит, что у них там дождя вообще нет. Да и метеоданных никаких – вот и снесло. А при наших залежалых картузах недолеты и перелеты обязательно будут – характеристики у них нарушены, а новых мы не нашли: видать, давно не подвозили. Ну так что – разрешите повторить?

– Давайте!

Второй снаряд зарядили быстрее, все же опыт – великая вещь. На этот раз Тоха отошел подальше и сумел достойно насладиться выстрелом. Полыхнуло так, что пламя белый свет на миг закрыло. Опять потянулось ожидание. Тоха пытался мысленно считать секунды, но после шестидесятой это дело бросил – наверное, слишком торопился. Ну ведь не может такая тяжеленная штука столько пролететь от одного толчка?!

– Семьдесят метров на девятнадцать часов! Повторять? Ну заряжай!

Опять переноска тяжестей и черный зев казенника. Опять выстрел. Ветра практически не было, всю территорию затянуло то ли дымом, то ли туманом – и это всего лишь от трех выстрелов. Сколько же пороха сгорело и что творится там, на ориентире, по которому сейчас бьет орудие?

– Пятьдесят метров на двадцать два часа. Синельников кричит, что ориентир перекосило взрывом – видать, осколками подпорки посекло. Товарищ генерал, наводчик может данные с ошибками выдавать. Я так понимаю, Синельников давно уже штатский человек. Да и ствол у нас маленько разношен. Но даже без корректировки мы первый положили нормально – будь это спецбоеприпас, цель бы поразили.

Вдруг, прижав наушник посильнее, затараторил вдвое быстрее:

– Товарищ генерал, Синельников докладывает, что наблюдает противника. Танки, бронетранспортеры и грузовики с пехотой. Поворачивают на грунтовку от того шоссе, что западнее тригопункта[40]. Просит перенести огонь на эту дорогу. Говорит, техники у них много. Похоже, шум разрывов гадов привлек.

– Уходить им оттуда надо, – забеспокоился Рощин.

– Не! – успокоил его дедок. – Все у них нормально. Они ведь за полтора километра от ориентира засели, на старой водокачке. Не заметят их. Ну так что – ударим по супостатам из главного калибра? Попасть, конечно, вряд ли получится, но пугнуть можно здорово.

Рощин колебался, и Тоха его понимал. Полковнику не нужны лишние подвиги – у него конкретная задача, и ему надо выполнить именно ее, не рискуя понапрасну и не отвлекаясь на кучку каких-то левых свинок. Тратить время, ресурсы ствола и навлекать на себя лишние проблемы им нельзя. Но с другой стороны… На Рощина сейчас возбужденно уставилось немало народа, кровно заинтересованного в артиллерийском аутодафе для замеченного врага. Им нужна кровь. И так он вчера весь день сдерживал танкистов, не позволяя крушить все, что попадется по пути: тихонечко объезжали проблемные места. Сдержит сегодня – тоже простят: деваться-то им некуда. Но кто знает, что будет завтра? Вдруг нервы не выдержат у народа – кинутся в бой, закусив удила и позабыв про главную цель. Мораль бойцов – великая вещь, ее надо держать на высокой отметке.

– Хорошо. Четыре снаряда – и отзываем Синельникова.

Повеселевший Егорыч расстегнул камуфляжную куртку, обнажив верх линялой тельняшки:

– Давай, ребята! Шевелись! Перевыполняй норматив!

Тоха, ворочая тяжеленные чушки снарядов, с трудом удерживал руку в узде – очень хотелось покрутить указательным пальцем у виска. Вчера он много чего наслушался про артиллерию и хорошо запомнил, что эта пушка за тридцать километров способна снаряд в канализационный люк положить. Однако только что они выпустили целых три, и ни один ближе тридцати метров к цели не лег. Одно из трех: или наводчики у них мазилы; или пушка неисправна; или возможности орудия сильно преувеличены. Даже в идеальном варианте из таких монстров по движущейся пехоте и технике не стреляют. В любом случае надеяться попасть по танкам или бронетранспортерам при таких делах просто безумие.

Но ведь надеются.

Первый снаряд, по сообщению Синего, упал с недолетом – метров семьдесят до дороги, забитой врагами, не дотянул. Второй перелетел метров на пятьдесят, третий рванул на обочине, но к тому времени техника уже прошла чуть дальше. Четвертый, посланный после серьезной боковой поправки, промазал на полторы сотни метров – неправильно выставили упреждение по движущимся целям. Кровожадность мстителей требовала серьезных зрелищ вроде развороченных танков и разорванных в мелкие опилки грузовиков с пехотой. Увы – ничего подобного добиться не удалось. Максимум, на что можно рассчитывать, – множественные осколочные ранения у свинок, сидевших на броне или под тентами, и мелочи вроде разбитых фар и оптики. Один КамАЗ, правда, встал, но Синельникову было трудно оценить его повреждения. Хотя осколок такого фугаса – штука серьезная, с небронированной техникой может поступить плохо.

Напоследок выпустили имитационный снаряд. Он при падении разрыва не давал, но выбрасывал струйку дыма – чтобы легче было заметить. Увы – Синельников его не заметил. Артобстрел разворотил огромную скирду соломы – она загорелась и зажгла соседние. В этом дыму разглядеть еще один скромный источник было невозможно.

Вид у Рощина был грустно-озадаченный. Видимо, ему, как и Тохе, результаты стрельбы не понравились. Его можно понять – у полковника всего одна попытка. Наверняка ведь мечтает превратить геометрический центр здания института в эпицентр будущего ядерного взрыва. А с такой точностью об этом не помечтаешь.

С другой стороны: взрыв-то будет атомный – сотня метров в сторону роли не сыграет.

По идее…

Впервые за последние два дня Тоха почему-то остался без работы. Команда Синельникова еще не вернулась, самоходку загнали назад в родной бокс, большая часть народу возилась с подготовкой нового бронетранспортера – тот, на котором укатили наводчики, оказался с неприятными сюрпризами, барахлил. Тоху послали на кухню – в помощь супруге «главного артиллериста». Но проворная бабка, радостно возясь возле реанимированной газовой плиты, от его помощи отказалась: «Иди, сынок, отдохни – сама справлюсь». Тоха уговаривать ее, разумеется, не стал. Таким образом, у него неожиданно появилось свободное время.

Для начала Тоха поплескался у колонки. Вода холодная, но куда деваться: греть ее на паяльной лампе он не умеет, а возвращаться к Наталье Викторовне за кипятком тоже неохота – вдруг старуха передумает и припашет. Затем Тоха сделал вылазку к забору – там он уже давненько разглядел пару заманчивых яблонь. Увы, яблоки были не ранних сортов, и жрать эту зелень было невозможно. Больше в голову полезных идей не приходило, и Тоха решил не маячить – спрятаться в бокс с самоходкой. С пушкой вроде бы никто в ближайшее время работать не собирался.

Его расчет оказался верным – в боксе было безлюдно. Но и удобств здесь никаких, а хотелось бы подремать с комфортом. Найти уголок поуютнее Тоха опасался – в непроверенные места сейчас соваться опасно. В любом здании может оказаться крыса, устроившая там дневку, а то и не одна. Зачем ему лишний экстрим?

В поисках удобного лежака Тоха заглянул в отделение для экипажа. Попытался расположиться в кресле