— Он далеко не глухонемой!

— Проехал на светофор.

— Да он сумасшедший и хитрый!

— Не такой дурак, каким хочет казаться!

Судья Лестер ударил своим молотком, чтобы навести порядок в зале, и зашуршал бумагами, лежащими перед ним на столе.

— Если я не ошибаюсь, — монотонно заговорил он, — об этом аспекте инцидента вы умолчали в вашем утверждении ранее, вы не сказали об этом ни офицерам, ни капитану Мейеру. Скажете, что я не прав?

— Я не могу согласиться с этой фразой, — раздраженно ответил доктор Эйхнер. — Умолчал? Нет, я просто попридержал эту информацию, если вам угодно. Тем не менее. Так мы никогда не придем ни к какому конструктивному решению относительно статей закона, в то время как психологически это просто правильно отразило бы суть обстоятельств, которые превратно истолковали офицеры полиции. У меня достаточно опыта в фундаментальной психологии, видите ли, и я думаю, что знаю, когда…

— Это все софистика, — громким шепотом сказал молодой человек, тот, который говорил «Мощно!». Неожиданно другой человек из Жюри, похожий на фермера, с красным раздраженным лицом, сидящий в центре, накренился вперед и отрывисто произнес:

— Все, что я хочу знать, и то, что, как я думаю, остальные присяжные хотят знать, без всего этого двусмысленного разговора, это: хотели ли вы проскочить на светофор или нет?

Доктор Эйхнер громко вздохнул. Было очевидно, что он уже начал уставать.

— Нет, — устало ответил он. — Нет, решительно нет. Вы попробуйте представить светофор чем-то, кроме полезного механизма. Может быть, вы думаете, что это живая вещь, чей интеллект и положение как-то представляют угрозу… для меня и с кем мои отношения имеют элемент соревнования? Так действительно ли это моя позиция? Или это ваша позиция? Или же на самом деле это не просто позиция, которую вы мне приписываете? В любом случае, признайтесь, что вы увидели в моем отношении к светофору этот соревновательный элемент. И соответственно, ваше утверждение гипотетически правильно, поскольку это оправдывает использование вашего слова «проскочить». Пока вы заинтересованы в этом, я действительно проскочил светофор. Даже не только в этом контексте, однако, в этом слове «пытаться», поскольку «пытаться» подразумевает риск или возможную неудачу как часть моей позиции. А это не в вашей прерогативе. Вы можете сказать, если угодно, просто что я «проскочил светофор». Выбор слов, естественно, ваше собственное дело.

— Чувак, это все софистика! — сказал молодой человек. — Забей на эту софистику!

— О да! — воскликнул другой. — Как лиса!

— В любом случае это не является статьей закона, — продолжил доктор. — Ваша позиция далеко за пределами закона.

— Это противозаконно — преднамеренно проскакивать на красный, скажу я вам! — сказала молодая женщина в хорошеньком платье.

— Нет, — ответил ей доктор с долей сочувствия, — позвольте мне заверить вас по этому поводу — это неправда. Не принимая во внимание, устраивает нас или нет данный выбор слов, одна вещь несомненна: на этом расстоянии дороги без зоны ограничений вы не можете превышать — вы видите, мы снова пришли к противоречию.

— Будет вам противоречие, если у вас шина слетит на такой скорости и вы потеряете управление и насмерть собьете маленького мальчика или девочку по дороге домой из школы! Я думаю, его нужно отправить под стражу!

— «Форнер блюз», — твердо сказал доктор, — не соскакивает. Это вопрос статистики. Более того, школьники редко пересекают случайно дороги вне зоны. Я боюсь, что вы к ним несправедливы.

— А представьте, если бы он просто гулял вдоль дороги? По дороге домой из школы? Как бы вы тогда себя чувствовали? — Женщина была близка к тому, чтобы расплакаться.

— Мадам, — мягко сказал доктор, — со всем полагающимся уважением к вашим чувствам по этому поводу я должен попросить судью Лестера напомнить вам, что это суд, действующий по нормам общего права. Однако для справки скажу вам, что ближайшая школа к Дрексалу и Каньон Драйв — это Вествудская католическая школа, которая находится в пяти милях, и это — поправьте меня, если я ошибаюсь, — школа полного пансиона.

— Это очевидно, — сказал судья Лестер, повысив свой кроткий голос, чтобы вмешаться, — что данное слушание может тянуться до бесконечности, скажем так. И может быть, созванное заново, оно будет в должном порядке. На данный момент, однако, я готов предложить суду удалиться и обсудить полученные сведения. — Судья остановился и снова разложил свои бумаги. — Я хотел бы задать последний вопрос основной стороне, — продолжил он, глядя прямо на доктора. — Доктор, вы сказали, что вы знаете этот промежуток дороги. Я делаю вывод, что это ваш обычный маршрут. Это ваш ежедневный маршрут?

— Ежедневный, — ответил доктор, — пять дней в неделю. И обычно дважды в день, в оба конца, скажем так, поскольку я часто езжу на ланч домой.

— Понимаю. Дальше. Это ваша привычка. И в вашей привычке — судя по частоте таких явлений — засекать ваш спуск на светофоре в Дрексале?

— В восточном направлении, на обратном пути — да. В западном направлении — нет. Западный маршрут, строго говоря, не спускается к Дрексалу, это почти горизонтальный подступ, с отклонением, которое начинается не более чем через 75 ярдов от светофора. До этого пункта это слепой промежуток дороги.

Судья Лестер кивнул, положив одну руку на висок. Через мгновение после этого он посмотрел на часы и обратился к присяжным заседателям:

— Если у вас нет больше вопросов, суд может удалиться. Полученные сведения не совсем ясны, но дискуссия по этому поводу может оказаться плодотворной. В любом случае мы хотели бы сейчас удалиться на ланч. Не будет ли любезен назначенный старшина присяжных провести суд через эту дверь, пожалуйста? — Судья закончил, показав жестом на маленькую дверь между своим столом и Жюри, после чего бизнесмен, сидевший слева в нижнем ряду, встал и, официально кивнув судье и доктору, резко повернулся и повел процессию через маленькую коричневую дверь.

— Доктор, — судья Лестер, повысив голос, монотонно заговорил, — вы, наверное, хотели бы тоже пойти на ланч? На втором этаже есть кафетерий: это через дверь, через которую вы входили, и вверх по лестнице направо. Пожалуйста, возвращайтесь до двух часов.

После этого двое мужчин обменялись маленькими кивками, слегка отрывистыми, каждый сошел со своей трибуны, и они пошли в разных направлениях, судья через маленькую коричневую дверь, идентичную остальным, которая была напротив, ту, в которую проходил суд, пока сам доктор выходил обратно через большую переднюю дверь, ту самую, через которую он входил.

Тем временем в Клинике, как раз в тот момент, когда Большое Жюри удалилось на обсуждение, Барби Минтнер была в комнате отдыха для медсестер и переодевалась из своего белого халата в уличную одежду. Это был субботний полдень, и ей пора было уходить.

Рядом с угловым диванчиком в самом дальнем конце от окна стоял лакированный соломенный экран, припасенный вот для какой цели: чтобы эти юные женщины-медсестры могли спокойно переодеваться в свои халаты. Это было удобно, поскольку все они — за исключением медсестер, проживающих здесь, Элеанор Торн и Бет Джексон, — жили не в Клинике. Теперь, однако, Барби Минтнер могла только воспользоваться половиной преимущества ширмы, стоя с одной стороны и переговариваясь с медсестрой Торн, которая сидела рядом на диванчике, оживленная, с лучезарным взглядом, но все же немного суровая.

— Какая замечательная блузка, — сказала медсестра Торн, когда девушка одела светлую серую английскую блузку через голову. — Где ты такую нашла? — И она сузила глаза, чтобы рассмотреть блузку