пену для чистки ковров. «Мне нужно съесть что-нибудь сладкое, — сообщила Элисон. — Подзарядиться. — И добавила: — Кое-кто считает, что паранормальные способности — это шик. Они чертовски ошибаются». Тебя в чистоте держать — и то непросто, подумала Колетт, какой уж тут шик. Она отбывала срок в торговых центрах, караулила у примерочных кабинок размером с будку часового, занавески в которых никогда не задергивались как следует. Из других кабинок раздавались скрипы и вздохи; в воздухе витал запашок отчаяния и ненависти к себе. Колетт поклялась отвести подругу в бутики, но Эл было не по себе в дорогих магазинах. Однако она не лишена была некоторой гордыни — любую обновку Эл перекладывала в пакет из магазина, предназначенного для женщин нормального размера.
— Мои тело и дух должны быть восприимчивы и спокойны, — сказала она. — Если за это приходится платить капелькой лишнего веса, что ж, так тому и быть. Я не могу настраиваться на мир иной и одновременно скакать козой на аэробике.
Моррис спросил:
— Макартура не видели, он мой приятель, и Кифа Кэпстика, он приятель и Кифа тоже? Макартура не видели, он мой приятель, и носит вязаный жилет? Макартура не видели, у него всего один глаз, не видели его, моряк откромсал ему мочку уха в драке, так он говорит? Как он потерял глаз? Ну, это совсем другая история. Он валит все на моряка, но, между нами, мы-то знаем, что он врет. — И Моррис гнусно хохотнул.
Наступила весна, и из садоводческой фирмы прислали мужчину. Грузовик высадил его вместе с газонокосилкой и с грохотом укатил. Колетт подошла к двери, чтобы дать ему указания. Бессмысленно ждать этого от Эл.
— Единственно, я не знаю, как ее включать? — Он стоял, засунув палец под шерстяную шапку; словно, подумала Колетт, подавая ей некий тайный знак.
Она уставилась на него.
— Вы не знаете, как включать газонокосилку?
— На кого я похож в этой шапке?
— Затрудняюсь сказать.
— Как по-вашему, похож я на каменщика?
— Понятия не имею.
— Да их тут полно, они строят стены. — Он показал. — Вон там.
— Вы насквозь промокли, — сообщила Колетт, наконец заметив это.
— Да, она не бог весть что такое, эта кофта, куртка, парка, — согласился мужчина. — Лучше бы я надел что-нибудь флисовое.
— Флис промокает.
— И полиэтиленовый плащ, плащ поверх.
— Вам виднее, — холодно сказала Колетт.
Мужчина потащился прочь. Колетт захлопнула дверь.
Через десять минут зазвенел звонок. Мужчина натянул шапку на глаза. Он стоял на коврике, под навесом, с него текло ручьями.
— Так как насчет включить ее? Можете?
Колетт смерила его взглядом. С отвращением она заметила, что из ботинок у него торчат большие пальцы и теребят дырки в мысках.
— Вы уверены, что разбираетесь в этом деле?
Мужчина покачал головой.
— Никогда не имел дела с газонокосилками, — признался он.
— Тогда почему они прислали вас?
— Вероятно, надеялись, что вы меня научите.
— С чего они так решили?
— Ну, вы такая миленькая.
— Довольно, — рявкнула Колетт. — Я звоню вашему начальству.
Она хлопнула дверью. Эл стояла наверху лестницы. Она вздремнула после общения с осиротевшей клиенткой.
— Кол?
— Да?
— Это мужчина? — Ее голос был неразборчивым и сонным.
— Насчет газона. Дебил редкостный. Даже не умеет включать газонокосилку.
— И что ты сделала?
— Сказала, чтоб валил ко всем чертям, и собираюсь позвонить им, нажаловаться.
— Что это был за мужчина?
— Тупой.
— Молодой, старый?
— Не знаю. Я не смотрела. Мокрый. В шапке.
Летом они колесили по сельской местности, окутанной ядовитыми парами пестицидов и гербицидов и сладкими облаками над золотыми полями рапса. Слезы ручьями из глаз, сухость и стянутость в горле; Эл роется в сумке в поисках леденцов с антисептиком. Осенью она видела полную луну, пойманную в сети футбольного поля, опухшую, с синяками на физиономии. Сидя в пробке, она смотрела, как женщина устало тащится с пакетами продуктов, сгибаясь под ветром. Она смотрела на гнилые деревянные балконы, на лондонские кирпичи с потеками сажи, на зимнюю плесень, покрывшую груду садовых кресел. Изгиб дороги, паузы у светофоров позволяли прикоснуться к чужой жизни, заглянуть в окна офиса, где мужчина в мятой рубашке прислонился к картотечному шкафу, такой близкий, как будто знакомый; пока фургон задом выезжает на дорогу, ты колеблешься, ты медлишь и за эти несколько секунд успеваешь сродниться с дядькой, скребущим лысину в освещенном проеме гаража.
В конце поездки приходится бороться со всякой ерундой, беспорядочно звенящей в эфире. Надо купить новый диван. Ты ужасно упрямая. Предполагается, что Моррис — своего рода привратник, он должен представлять духов, выстраивать их в очередь, прикрикивать, чтоб не смели говорить все разом. Но он, похоже, впал в длительную депрессию, с тех пор как они переехали на Адмирал-драйв. Все ему было не так, и он бросил хозяйку на растерзание двойникам Дианы и Элвиса, которые дразнили и мучили ее, а также всяким мелкотравчатым покойникам, которые врали, юлили и говорили загадками. Зрители задавали все те же набившие оскомину вопросы: например, есть ли секс в мире ином?
Хохотнув, она отвечала:
— Я знаю одну очень талантливую пожилую леди-медиума, и вот что она говорит: она говорит, в мире ином просто море любви, но никакого баловства.
Это вызывало смех. Зрители расслаблялись. Конечно, на самом деле они не надеялись получить ответ на этот вопрос. Но однажды, когда они вернулись домой, Колетт спросила:
— Ну так все же есть ли секс в мире ином? Мне плевать, что там говорит миссис Этчеллс, я хочу знать, что говоришь ты.
— У большинства не хватает частей тела, — ответила Эл. — Как отрезало. Но есть исключения. Некоторые, довольно гнусные, духи представляют из себя, ну, одни гениталии. Другие, те просто… те любят смотреть, как мы это делаем.
— Что ж, значит, от нас им веселья не много, — заключила Колетт.
Зимой с пассажирского сиденья Эл глядит на освещенные окна школы. К стеклам прикреплены детские рисунки, они смотрят в класс, но Эл видит спины треугольных ангелов с треугольными, обсыпанными блестками крыльями. Прошли недели после Рождества, новый год давно наступил, а картонные звезды все свисают с окон, и полиэтиленовые снежинки равнодушно и бессмысленно падают между стекол. Зима и опять весна. На А12, по направлению к Ипсвичу, бурно цветут фонари, их оболочки трескаются, они раскрываются, словно стручки, и из металлических чашечек лучи света бьют в небо.
