Через три часа она готова покинуть дом. Полиция не слишком преуспела в разгоне толпы: не хотят, объясняют они, применять силу. Сержант Делингбоул говорит, ничего не поделаешь, возможно, вам лучше выйти из дома с одеялом на голове. Эл говорит, у вас есть официальное одеяло для подобных случаев или я могу воспользоваться своим собственным? Они говорят, конечно, своим. Женщина-полицейский услужливо взбегает по лестнице и высматривает мохеровую накидку, накидку цвета малины, которую ей когда-то купила Колетт, в лучшие времена.

Она наматывает ее на голову, мир становится розовым и пушистым. Подобно рыбе или новорожденному, она дышит ртом, мохер впитывает ее влажное дыхание. Женщина-полицейский берет ее под локоть, а Делингбоул открывает дверь; Эл поспешно ведут к полицейскому автомобилю с затемненными стеклами, который резво мчит ее прочь от Адмирал-драйв. Позже, в местных новостях она мельком увидит себя — от колен и ниже. Я всегда хотела попасть в телевизор, скажет она, вот и попала; по крайней мере частично, согласится Мэнди.

Когда они сворачивают на А322, Эл раздвигает шерстяные складки и оглядывается по сторонам. Губы зудят от накидки; она сжимает их, стараясь не размазать помаду. Сержант Делингбоул сидит рядом — для подстраховки, объясняет он.

— Меня всегда завораживали подобные вещи, — говорит он. — Паранормальные явления. Летающие тарелки. И все такое прочее. В смысле, нет дыма без огня, верно?

— Думаю, вы пытались проникнуть, — говорит она, — на одно из моих выступлений. Пару лет назад. Сразу после смерти королевы-матери.

— Благослови ее Господь, — автоматически произносит Делингбоул.

— Благослови ее Господь, — соглашается Элисон.

Немного развиднелось. В Уорплесдоне с деревьев капает на лужайки гольф-клуба. Женщина- полицейский говорит:

— Облака расходятся. Возможно, в Уимблдоне сегодня что-нибудь да будет.

— Увы, ничего об этом не знаю, — улыбается Эл.

Не доезжая до Гилдфорда, они сворачивают к загородному торговому центру. Обмен производится перед компьютерным магазином. Мэнди несется к белому фургону: фисташковые лодочки на шпильках, узкие светлые джинсы, молочно-розовый жакет якобы от Шанель. Она улыбается, выпятив крупный подбородок. Она же вся в морщинах, думает Эл; впервые за много лет она увидела Мэнди при беспощадном дневном свете. Должно быть, это Хоув состарил ее: морские бризы, необходимость щуриться от солнца.

— Где товар? — весело спрашивает Мэнди, и Делингбоул открывает дверь и предлагает Эл руку, чтобы помочь выбраться из фургона. Она тяжело плюхается на больные ступни.

Кабриолет стоит поблизости, заново выкрашенный в великолепный пронзительно-алый цвет.

— В конце пути нас ждет новый маникюрный салон, — говорит Мэнди. — Я подумала, может, заскочим туда после обеда, поухаживаем за собой.

Мгновение Эл видит свой кулак, с которого капает кровь; она видит себя, с руками, обагренными по локоть. Она видит, как там, на Адмирал-драйв, магнитофонная пленка крутится в пустом доме, ее прошлое разворачивается обратно, до начала этой жизни, до начала всех жизней.

— Прекрасная мысль, — говорит она.