Она открыла холодильник, порылась на полках. И не нашла ничего соблазнительного: полпачки жирного стерилизованного молока, несколько яиц в колбасном фарше, кусок засохшего оранжевого сыра и три маленьких почерневших банана.
— Неужели Зоуи никто не говорил, — заметила она, — что бананы нельзя хранить в холодильнике?
— Чувствуй себя как дома, — предложил Гэвин.
— Что?
— Загляни во все шкафы, чего стесняться? Сунь нос в посудомойку. Не стесняйся. И стиральную машину тоже открой.
— Ну разве что она пуста, — сказала она. — Я только закину в нее одну-две вещички, что взяла с собой. Не люблю бросать грязное белье.
Колетт направилась в гостиную за своей сумкой. Гэвин потащился следом.
— Стало быть, ты не собираешься возвращаться?
— Ни в коем случае. Гэвин, извини, ты не мог бы отойти?
— Пардон. — Он шагнул в сторону. — А ты не будешь по ней скучать? По своей подруге?
— Я буду скучать по своим доходам. Но не беспокойся. Как-нибудь разберусь. Я собираюсь обзвонить несколько агентств чуть попозже.
— Сейчас затишье, — предупредил Гэвин.
— А у тебя на работе ничего подходящего нет?
— На работе? Не знаю.
Она уставилась на него, слегка выпучив белесые глаза.
— Гэвин — поправь меня, если я не права. — Она присела на корточки и открыла сумку. — Я буду недалека от истины, если скажу, что ты по-прежнему без работы?
Он кивнул.
Она вытянула грязное белье.
— И я буду недалека от истины, если скажу, что ты выдумал Зоуи?
Он отвернулся.
— И что то ржавое корыто на самом деле и есть твоя машина?
Черт, подумала она, как это на него похоже, его больше волнует машина, чем все остальное, вместе взятое. Гэвин стоял и чесал затылок. Она прошла мимо него и отнесла вещи на кухню.
— Это временно, — сказал он. — Я продал машину и купил подешевле. Но теперь ты вернулась…
— Вернулась? — холодно переспросила Колетт. Она наклонилась и достала серый носок из стиральной машины. Это был шерстяной носок, из тех, что штопают; с протертой пяткой. — И когда ты собирался сказать мне, что Зоуи не существует?
— Я думал, ты сама догадаешься. Так оно и вышло. Я должен был что-то выдумать! Ты же соловьем заливалась о Дине и остальных. Дин то, Донни се. Я должен был что-то выдумать.
— Чтобы заставить меня ревновать?
— Да. Наверное.
— Насколько я помню, я всего раз упомянула Дина.
— Он тебя кадрит, да?
— Нет, — ответила она. — Он умер.
— Боже! Серьезно? Не шутишь?
Она покачала головой.
— Несчастный случай, да?
— Вероятно.
— Вы перестали общаться? Я рад, что он умер. Наверное, я не должен был это говорить. Но сказал.
Она фыркнула.
— Он ничего для меня не значил.
— В смысле, надеюсь, он не очень страдал. Типа того.
— Гэвин, это твой носок?
— Что? — спросил он. — Этот? Нет. Впервые его вижу. Так чем все кончилось с той спиритической ерундой, ты решила на нее забить?
— О да. С этим покончено. — Она подняла носок и изучила его. — Ты такие не носишь. Ужасная серая дрянь. Похоже на раздавленную крысу. — Она нахмурилась. Где-то она уже видела пару этого носка, но не могла вспомнить где.
— Колетт… послушай… я не должен был тебе лгать.
— Все в порядке. — Она подумала, я тебе тоже наврала. Потом, чтобы не показалось, что она простила его слишком охотно, добавила: — Ничего другого я и не ожидала.
— Не могу поверить, что прошло семь лет. После нашего разрыва.
— Нет, действительно семь. Около того. Мы разошлись в то лето, когда погибла Диана. — Она бродила по кухне, трогая пальцем липкие стены. — Пожалуй, прошло шесть лет и триста шестьдесят четыре дня с тех пор, как ты последний раз протирал кафель.
— Теперь я рад, что мы не продали квартиру.
— Правда? И почему?
— Все словно стало как прежде.
— Время не идет вспять.
— Да, но я не помню, почему мы разошлись.
Она нахмурилась. Вообще-то она и сама не помнит.
Гэвин уставился под ноги.
— Колетт, мы были парой остолопов, верно?
Она подобрала шерстяной носок и бросила его в мусорное ведро.
— По-моему, женщины не могут ими быть, — сказала она. — Остолопами. Да, не могут.
— Думаю, ты все можешь, Колетт, — кротко возразил Гэвин.
Она взглянула на него. Он повесил голову, точно пес, которого забыли под дождем. Она взглянула на него, и сердце ее смягчилось: то место, где должно было быть ее сердце.
Адмирал-драйв. Эл слышит, как соседи гудят снаружи. Наверное, размахивают плакатами. Сержант Делингбоул говорит с ними в мегафон. Эл не напугаешь. Когда вас душили так часто, как душили ее, когда вас топили, когда вы столько раз умирали и снова возрождались, что такого, черт возьми, нового могут сотворить с вами соседи?
Передо мной лежит несколько дорог, думает она, и я должна выбрать одну. Она смирилась с тем, что Колетт не вернется. Не исключено, что она раскается; Эл воображает, как Колетт говорит, я поспешила, давай начнем сначала, но она отвечает ей, нет, вряд ли, Колетт: что было, то прошло.
Пора встряхнуться. После всех этих потрясений и оскорблений мне больше не видать здесь покоя. Даже если, когда все затихнет, соседи начнут подлизываться и кормить меня домашними пирогами. Они, может, и забудут, но не я. Кроме того, теперь они знают, чем я зарабатываю на жизнь. И это вовсе не предсказание погоды; тем более что метеостанция переехала в Эксетер.
Я могу позвонить агенту по недвижимости, думает она, и попросить оценить дом. (Голос Колетт нашептывает в уши, ты должна обзвонить трех агентов.) «Мисс Харт, а как насчет вашего сарая, который является объектом местного исторического значения? И как насчет черного облака зла, нависшего над вашими владениями? Вы выставите их на продажу?»
У агентов по недвижимости, думает она, память коротка. Ее забудут, совсем как червяков и полевок, которые прежде жили здесь, как недоношенного младенца, зарытого под изгородью.
Она звонит Мэнди.
— Наташа, медиум звезд.
— Мэнди, Колетт от меня ушла.
— А, это ты, Элисон. О боже. Именно это я и предвидела, честное слово. Когда мы искали завещание у миссис Этчеллс, я сказала Сильване, тут дело пахнет керосином, попомни мои слова.
