— Конечно, Евгений Альбертович. Все?

— Да, — Евгений Альбертович выключил селектор и водрузил на стол портативную видеокамеру, поелозил, устанавливая. — Вот так хорошо! — он весело подмигнул Славе. — Будет чем Милочку порадовать. А то, видишь ли, скучно ей!

И на Славу обрушился ад.

Все мускулы пытались сократиться сами собой — и не могли. Тело скрутило гигантским напряжением, и в то же время страшно хотелось спать. И кричать. И молчать. И ругаться. И улыбаться. Расплавленное олово плескалось в венах, ударяя волнами твердой боли то по голове, то по солнечному сплетению. При этом сознание полностью прояснилось.

«Кого же этим лечат?!» — с ужасом думал Слава.

— Нет. Нет, дорогая моя, — ворковал ласковый и нежный тенор, — умоляю, мне здесь никто не нужен. Конечно, я справлюсь сам… Тем более. Нет, Атабек пусть исполняет свои обязанности — здесь дело сугубо личное. Семейное, я имею ввиду! Варенька, радость моя, ты меня утомляешь… Нет, помощь никакая не нужна, сам, все только сам. Ноблес оближ, дорогая! Да, лапонька, целую! Все, иду.

Евгений Альбертович осторожно, как на соплю, надавил на телефонный рычаг большим пальцем.

— Бабы, тьфу, — театрально сплюнул под ноги и растер каблучком.

Сколько времени прошло? Глядя на завораживающе-белый пол, Слава забывал моргнуть, глазные яблоки казались неестественно большими, и веки с трудом налезали на них, не прикрывая полностью. Хотелось заснуть, чтобы никогда больше не просыпаться… Евгений Альбертович снял с вешалки накрахмаленный халатик, тугой и хрустящий, тоже ослепляюще-белый, шапочку, замызганный фартук был ему велик — желтая медицинская клеенка, которую подкладывают под маленьких детей и лежачих больных. Весело мурлыча какую-то песенку, выкатил из подсобки каталку. Сначала Слава решил, что это сервировочный столик.

— Карамболина, карамболетта, — услышал он ласковые, успокаивающие слова, когда мягкие руки стали перекладывать его онемевшее тело в горизонтальную плоскость. Чуть покачиваясь, покатился назад потолок. Тело снова переложили на другую жесткую поверхность: прямо в глаза смотрело безумное измученное лицо голого человека, распластанного на столе. «Распяли, — вяло протекло в голове веселое оживление, — а никто не верил… Нет, это просто зеркало». Слава рванулся вперед, навстречу тому человеку, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Издалека приполз тихий смешок, и все моментально изменилось. Впереди, за слоем толстого стекла, закрытый столом, сидел его мучитель. Сориентировавшись в пространстве, Слава поднял голову. Действительно, вверху зеркало, и он полусидит в зубоврачебном кресле. Только руки схвачены зажимами у локтей и кисти на подлокотниках. Ноги? Под коленями стальные плоские полумесяцы на длинных штырях, ступни фиксированы, холодная полоска металла на животе. Странные нереальные фигуры на железных ножках смотрят искоса, слабо покачивая изогнутыми шлангами проводов, словно врачи на консилиуме, готовые сразу произвести вскрытие-операцию. «Неужели еще не все? — по подбородку текли слезы, но он не чувствовал влаги. Только ужас. — Это просто кошмарный бред. Только бред и ничего больше, — успокаивал себя Слава, как только мог. — Я проснусь, и все…»

— Хи-хи-хи, — лился из наушников тихий шепоток. — Приступим-с! Чудо робототехники, — человечек за столом, листал какую-то рекламного вида книжечку, — Что тут у нас на первое? Ага! — торжествующе нажал на кнопку компьютера, сверившись с матово блестящим листочком. Славу снова отшвырнуло назад к зеркалу. — Мы имеем та-а-к! И еще, — голос доносился с легким неестественным придыханием, — это не подойдет! Во! Ногти… Ноги… Так! Выдрать ногти есть… А где иголки? — он вроде был слегка обижен. — Что? Иголок под ногти нет? Ерунда какая! Это же основы! Так, это тоже не пойдет! О! Попробуем, ближе к делу. Так, нажмите клавишу F1. - теперь Слава не лежал, а полувисел, поддерживаемый обитым светло- коричневой кожей прямоугольником-ложем, а штыри под коленными впадинами подтянули ноги почти к самому лицу, грозя разорвать перенапряженные позвонки и связки, — Нортон коммандер, энтер официрен… — приторно гудел в ушах голос Евгения Альбертовича, — Жмем «энтер». И что?

Жадно впились в измученное тело маленькие глазки, зажужжали и задвигались механизмы, разглядывая его одним механическим оком.

— Ну! Ну! — азартно подбадривая бездушную машину, весело потирал потные руки Евгений Альбертович, — Ну же, радость моя! Давай-давай!

— Хозяин!

— Подожди, не мешай! — минутная пауза, — Я же просил не мешать! Где девчонка?!

— Беда, хозяин, — не обращая внимания на опешившего Евгения Альбертовича, Атабек разбил стеклянную витрину и повернул красный язычок рубильника. Свет на секунду погас и загорелся снова едва- едва, тускло и тепло, желтым залив надоевшую белизну. Автоматы замерли.

— Беда, хозяин! — повторил бандит, откатывая зубоврачебное кресло в сторону, — Уходить давай.

— Ты разблокировал аварийную…

— Да, хозяин, — с сомнением черные глаза пробежали по бессильному славиному телу, потом в глазах появилась уверенная ярость:

— Я твой мама имел! Кто тут, а!

В руке Атабека оказался нож, хорошее широкое лезвие со стоком для крови.

— Не-е-ет! — кинулся наперерез Евгений Альбертович.

— Отойди, хозяин. На нем моя кровь.

— Нет, я сам, — снова послышался ванадиевый сплав, хоть ракету пускай, хоть спутник. В мягких пухлых пальцах, как живой, суетился острый длинный скальпель. — Что произошло?

— Твоя девка привела Луиса. Они отрубили систему и прошли. Мои люди внизу, нужно уходить и взять их сзади…

— Здесь что, никого нет?! — Евгений Альбертович стукнул ножкой.

— Хозяин, твоя воля… Сделали, как приказано.

Круглое личико сначало побледнело, потом покрылось бурыми пятнами, как бутерброд плесенью.

— Я сам. — Узкие губки вытянулись в совсем уже невидимую ниточку. — Я убью тебя сам!

Евгений Альбертович повернулся к распростертому на кресле телу, скальпель больше не дрожал, замер в твердой мужской решимости пронзить теплую, еще живую, плоть.

— Эй, хозяим может не надо? Это моя работа. Сейчас зарежу его быстро, и пойдем…

— Ну, так иди! Проваливай, собака! — в маленьком толстом человечке больше ничего не осталось от Евгения Альбертовича — кровавый демон преисподней стоял перед своей жертвой, лишь только жадно трепетали ноздри в предвкушении чего-то очень для Славы неприятного. Впрочем, все неприятное уже, кажется, произошло. Конец. Теперь начались те неприятности, которые ожидают каждого грешника после конца. Грешника? Но я же не грешник! Ошибка! Слава затрясся от паники, от обиды, от мистического ужаса, превосходящего любые живые человеческие чувства. Такую ошибку невозможно простить. Такую ошибку невозможно даже совершить — отправить хорошего человека сюда, где место только… Кому?!

— Хозяин, не надо… — в последний раз прошелестел откуда-то из глубин жалобный бас, но теплые пальцы отянули нежную кожу мошонки. Невольно все разбитое тело выгнулось, и Слава почувствовал, как с корнем выдираются волоски, а внутреннее содержимое пытается укрыться под защиту костей, убежать с привычных мест вглубь кишок и живота. Ожившие зрачки смотрели только на поблескивающий металл, нацеленный на сморщившуюся кожу. Под напором давления внутренние органы переместились и пришли в лихорадочное возбуждение — анус не выдержал и раскрылся, выпустив в клубах вони твердые скатанные шарики и что-то длинно-мягкое. Оно прошло, не торопясь, степенно раздвигая складки перенапряженной гладкой мускулатуры. Евгений Альбертович резко отдернул руки. Тупо глядя на загаженный пол, Слава только сейчас осознал свою раскоряченную позу.

— Что здесь происходит?!

— Э? — теперь посреди огороженного пуленепробиваемым стеклом пятачка вновь оказался привычный Евгений Альбертович, нелепо теребивший извивающийся кусок металла. В распахнутой двери стояла высокая неетественно полная женщина, смуглая и еще красивая. Ее ярко-голубые глаза сонно обвели комнату, в ладони был зажат кулек, из которого на пол сыпались кукурузные хлопья.

— Помогите, — прохрипел Слава.

— Кто это? — в безбережной голубизне промелькнули искорки беспокойного удивления. Женщина