просто стоял на прилавке…

— Закрыто, закрыто у нас! — толстая бабка-уборщица принялась выталкивать его своей грудью, гремя ведром и шваброй, продавщица отвлеклась, и Мила стащила еще что-то.

— Пойдем, пойдем, — она весело сунула Славе сумку и потянула его на улицу, — Чего уставился? — они зашли за угол, и девочка принялась вытаскивать из потайных кармашков внутри своей кожаной куртки всякую всячину: две бутылки кефира, пять пачек папирос, банки с килькой, плюшевого чебурашку с заплывшим глазом, пакеты с сухими супами и черствые булочки — все это она рассовывала по сумке.

— Мила, зачем ты украла паровозик?

— Что? А, денег не хватило. Он смотри, какой клевый, — вытащив игрушку, она повертела ключик и пустила ее на асфальт. Паровозик смешно запищал и поехал, махая передней синей пупочкой, — Правда здорово!

— Немедленно отнеси на место!

— Славик, нам до автобуса пятнадцать минут, — напоследок она достала из штанов бутылку водки, — Давай выпьем! Денег у нас больше нет…

Славе очень захотелось ее ударить, но он сдержался:

— Ты — воровка!

— Сам мне деньги отдал, — девочка обиженно надулась, — Ну не хочешь водку пить, держи кефир, студент! — она убрала бутылку обратно. — Там еще для тебя минералка есть…

— Ты украла в магазине паровозик! — с наслаждением Слава пил прохладный, слегка подзакисший за день кефир.

— Ну и что? Кефир я тоже так взяла, — он поперхнулся и ей пришлось долго стучать по его крепкой спине. — Да не циклись ты, мы ж с тобой смертники. Забыл что ли? Я не виновата, что билеты такие дорогие оказались!

— Какие билеты?

— До Мелитополя, проснись, мы почти приехали! На автобусе поедем, цивильно. — она тоже пила кефир. — Вон, смотри, уже идет. Побежали!!!

Вначале было душно, потом зной сменился прозрачным сумраком, они мчались в полуосвещенном обьеме по ночному нутру трассы. Мила заняла себе место у окна, но сразу уснула, свалив голову на плечо Славе. Слава не мог взять пример с девочки и наслаждат — Жора, в том что машину грохнули под твоим руководством, — журчал женский голос, — твоей вины нет, и я говорить не стану, ну ты же сам понимаешь, слухи…

— Марго, пора прекратить этот разврат, — акцент Слава где-то слышал, но на грани сна не мог вспомнить, имена тоже были до боли знакомые, он даже открыл глаза и сразу перестал понимать, что говорят соседи.

— Возьмете в Джанкое товар и повезете дальше сами, — женшина протягивала слова лениво, как будто между прочим, так, давала досужие советы, — Это твой последний шанс. Придешь к Цеппелину первым, оправдаешься. Он как любой жирный совок — первому докладу больше верит. Я тебя люблю, глупенький!

— Сука ты, Марго!

— Обижаешь, начальничек! — она тихонько рассмеялась.

— А кто Бека трахал?

— Для тебя же старалась, дурень!

— Зачем мы полезли во все эти дела, а? Марка! — Жора был слегка пьян, это забавляло женщину.

— Ну-ну, не бзди. С товаром тебе Бек поможет, ты не плакай, сейчас просто время такое — звезды косо стоят… — тут Слава проснулся окончательно, холодок страха пробежал сверху до низу, застряв в пятках мелким покалыванием. Как жаль, что у него не было оружия, чтобы задержать бандитов!

— В Джанкое, говоришь? — Жора сказал это очень громко и рыгнул.

— Ну что ты так орешь! — испугалась женщина, — Тише, людей побудишь!

— Так и хрен бы с ними!

— Да ну тебя, несерьезный ты.

— Я несерьезный?! Что-то ты меня забывать стала!

— Ладно, не кипятись… Пьян совсем, — извиняясь в сторону соседки, сказала женщина.

— Та ничо, бывает, — баба толкала своего мужика, пьяного еще больше, в начале пути тот блевал в газетный кулек, — Приехали уж. Выходим скоро… Петро, а Петро…

Подождав, пока спереди все выйдут и пропустив немного народа для верности, Слава раздбудил девочку:

— Милка, тут твои эти, — он пытался быстрее обьяснить, — Марго с Жорой. Они в Джанкой едут…

— Давай сначала отсюда выйдем, а потом уже и в Джанкой! — она никак не могла проснуться.

— Да стой же, я первый, — схватив девочку за плечо, он оттолкнул ее от двери — очень вовремя: женщина усаживала пьяного нескладного человека в белые «Жигули».

— М-да, — Мила стояла рядом, — Плохо дело. А ты, знаешь, даже весело их вот так за нос водить!

— Дура, мы чуть не вляпались! Ты должна мне все про них рассказать.

— Только не здесь. Держи вещи, — она сунула ему сумку, — нам на вокзал надо. Собаками поедем.

— Нет, постой!

— Слушай, там я тебе все обьясню. Честное слово, — она опять потащила его за собой.

Перрон был странно пустынен, желтые фонари в пыльных ореолах манили к себе, хотелось разбежаться вдоль перрона и долететь до них — но на пути вставали вдруг противоестественно-белые блики из светлых окон вперемежку с прямыми черными тенями, тоже совершенно противоестественными на фоне нормальной, здоровой прямоты перрона.

В здании вокзала они поняли, что проворонили последнюю электричку, а до харьковского поезда еще час с небольшим. Устав от дурацкой тяжелой сумки, Слава хотел остаться внутри здания, так, ему казалось, будет надежнее, но девочка молча пошла на улицу, не стала даже спорить.

— Эй, может ты поесть хочешь? — ему просто нужно было избавиться от пары банок этих ее дурацких ворованых консервов. — Мила, ты обещала мне все объяснить!

— Ну а что объяснять? — огрызнулась злобно девочка, — Бабах был дураком, но очень добрым. Марго эта — сука, та еще. Жора? Ну что Жора! Шестерки они, я же тебе говорила. Дела тут у них, вот и все. Главное — не напороться. Слушай, я выпить хочу! А то этот винт не тащит ни черта…Ненавижу стимуляторы, даже кофе, они на меня как-то не так действуют… Выпей со мной, а? — Сев на скамеечку, Мила разложила булочки, достала банку кабачковой икры и кружки.

— Нет, я водку вообще не пью, — Слава отрицательно покачал головой, ему не нравился запах всех этих напитков.

— Мне что, одной пить? Как алкоголику?!

— Да ладно, не сердись, — со страхом он смотрел, как она плеснула понемногу в кружки. «Женский алкоголизм практичаски неизлечим! Нужно ее как-то остановить». Взяв кружку, он почувствовал давящую тяжесть, будто олово неким алхимическим чудом перешло в свинец. Девочка, стукнув своей посудиной по его руке, влила в себя эту гадость залпом. «Авось! Не дохнут же люди сразу». — задержав зачем-то жидкость во рту, Слава чуть не выплюнул ее на траву, но сдержался и сглотнул. Неприятно обожгло пищевод и желудок, дернуло по глазам, на миг мускулистым кулаком сжало дыхательные пути… И прошло. Он взял протянутый Милой кусок булки и принялся судорожно жевать — хлеб потерял вкус хлеба и слегка отдавал сушеной петрушкой.