– Ну так что же, – настаивал Бенно, – приедешь к нам хоть ненадолго?

– Не знаю, – в замешательстве ответила Карин. Она была измучена бесконечными попытками спастись бегством от себя самой и прекрасно понимала, что причина всех переживаемых затруднений кроется в потаенных глубинах ее души.

Сидя рядом со сводным братом, Карин слушала его, пыталась возражать, спорить, но ее проблема так и оставалась нерешенной.

– Ты так и не ответила, – сказал Бенно. – Хочешь приехать в Инсбрук?

– Нет, – отрезала она решительно. – От болезни не спастись бегством.

– Хочешь сказать, что Бруно Брайан сидит у тебя внутри глубже, чем когда-либо, и ты повсюду таскаешь его с собой? – Он был откровенен, как никогда, и его слова ее смутили.

– Я хотела бы быть свободной в своих решениях. – Она покраснела от стыда и гнева.

– Другими словами, ты хочешь засунуть эту историю с Бруно Брайаном на чердак, где уже живут призраки прошлого? – наступал он, безжалостно загоняя ее в угол.

Карин подняла руку, как бы заслоняясь от жестокости его слов.

Она смотрела на Бенно, но перед глазами у нее в этот миг мелькали образы далекой трагедии: ее комната в Больцано, сожитель ее матери, задирающий ей юбку, наваливающийся на нее всей тяжестью, безжалостно насилующий ее, зажимающий ей рот рукой, чтобы заглушить рвущиеся из груди крики ужаса. Она вновь увидела, как он поднимается на ноги, натягивая сползшие до колен брюки, увидела его пенис, перепачканный ее кровью.

– Нет, только не это! – Она разрыдалась, закрыв лицо руками. – Я этого не вынесу.

Он ласково гладил ее плечи.

– Чего не вынесешь?

– Отношений с мужчиной. Это омерзительно.

Бенно приподнял ее лицо за подбородок.

– Насилие омерзительно. Насилие, от которого ты пострадала.

– Для меня все кончено, Бенно, – проговорила она, вытирая слезы. – Мне никогда не стать женщиной.

– Не надо превращать пережитое в невроз, – произнес он без тени сочувствия. – Просто скажи себе, что ты стала жертвой инцидента, и забудь о нем.

– Каждый выбирает себе образ жизни по собственному вкусу, – вспыхнула она. – Я считаю, что выбрала меньшее из зол: одиночество. Мне оно кажется наиболее приемлемым.

– Вот тут ты не права, – заспорил он. – Ты не можешь идти по дороге жизни в незапятнанном облачении непорочной девы, которое сама же скроила себе по мерке.

Карин взглянула на него в изумлении:

– Я тебя не понимаю.

– Скажи уж лучше, что не хочешь понять, – возразил он с упреком. – Конечно, в твоем кукольном домике нет грязи, но в нем царит пустота, молчание, тоска одиночества. Думаешь, можно вычеркнуть из своей жизни насилие, просто закрыв глаза? И ничего не слышать, зажав руками уши?

– Ты живешь в другом измерении: твои занятия, твои пациенты, университет. Ты живешь в мирной, либеральной стране. Тебе не нужно искать, где бы укрыться. А мне знаком мир, где люди ножом прокладывают себе дорогу, где о человеке судят только по успеху. Деньги и обман – вот отмычки, открывающие все двери.

Бенно улыбнулся, и в его глазах вновь засияла нежность.

– Увы, в мире больше не существует оазисов и заповедных уголков. Человеческая натура неизменна, во всех слоях общества и на всех широтах, – с иронией заметил он. – И потом, в твоих рассуждениях концы с концами не сходятся: ты утверждаешь, что в обществе царит закон джунглей, а сама несешь в эту волчью стаю свою незапятнанную чистоту. Что ж, неплохой способ поставить себя выше других.

– Ты что, считаешь меня самонадеянной дурой?

– Ты сама созналась, сестричка Карин, – усмехнулся он. – Я ничего не утверждаю и ничего не опровергаю.

– Самонадеянная дура! Недомерок с наполеоновскими амбициями и более или менее сносной внешностью в оправдание своих претензий!

– Это ошибочный подход, – поправил ее Бенно. – Но тебе иногда нравится себя мучить. Нарисованный тобой образ не соответствует сути. Ты это знаешь, и я знаю. Знает Мартина, которая хранит твои секреты, знает Бранкати, и Бруно Брайан тоже знает. Наверное, он тебя любит не только за красоту. Барон знает о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.

– Барон, – протянула она с презрением. – Он циник. Он не знает жалости. Богатенький сынок, с детства на всем готовеньком. Он думает, что может все купить на свои деньги. Но я не продаюсь. Понятно?

– Понятно, – кивнул он. – Но тогда почему ты так сердишься? Почему убегаешь? Почему думаешь о нем день и ночь? Почему мысль о Бруно Брайане стала для тебя наваждением?

– Это мое дело!

– Пора тебе сбросить этот пояс целомудрия, он тебя душит, – сказал Бенно.

Примерно с теми же словами Бруно обратился к ней на борту «Трилистника» в Сен-Тропезе, и опять, как тогда, в огромных глазах Карин полыхнула ярость.

– Почему ты беспрестанно думаешь о нем? – спросил Бенно, возвращая ее к действительности.

– Потому что я люблю его! – призналась она в порыве откровенности. – Несмотря ни на что, я влюблена в него.

– Ну наконец-то! Но тогда дай себе волю. Не бойся испачкаться. Ты просто выдумываешь предлоги, чтобы уклониться от встречи с реальностью, которой боишься как огня!

– Я не переношу его цинизма, – она сделала еще одну попытку обороняться.

– Ты влюблена даже в его недостатки. – Бенно подсыпал соли ей на рану. – Тебе нравится даже его репутация, тебя увлекает окружающая его легенда.

Карин вспыхнула до корней волос, вспомнив встречу на «Трилистнике», когда Бруно медленно, но решительно привлек ее к себе, и она впервые в жизни позволила себе забыться в его объятиях.

– Это неправда, – прошептала она. – Может быть, в самом начале эти вещи волновали и притягивали меня. Но потом… потом я поняла, что люблю его.

– Ну так спустись со своего пьедестала! Перестань разыгрывать непорочную мученицу, пожалей себя хоть немного.

Из кабины фуникулера вышла еще одна группа туристов, но на этот раз из расплывчатого безликого пятна выделилась одна фигура, заставившая сердце Карин учащенно забиться. Вглядываясь в человека в толпе, девушка снова почувствовала себя беспомощной и неуклюжей, словно кто-то сглазил ее.

– Что случилось? – встревожился Бенно, заметив ее смятение.

– Это он, – пролепетала она в страхе, продолжая всматриваться в даль.

– Кто? – спросил он.

– Барон.

Как и всегда, при встрече с Бруно в ее душе сработал все тот же механизм, и Карин ощутила мучительную тревогу, смесь страха и желания, любви и ненависти, она больше не принадлежала себе.

Наконец она ясно увидела его в солнечном свете, он подходил все ближе и ближе. И опять фейерверк вспыхнул у нее перед глазами, мысли и чувства закружились бешеным вихрем, а колени задрожали.

– Я пришел за тобой, – сказал он просто, не сводя с нее своих серых глаз. – Я хочу провести с тобой остаток жизни.

Карин была не в силах вымолвить ни слова.

– Идем, – позвал ее Бруно. – Фуникулер сейчас отходит.

Карин поднялась и последовала за ним.

Глядя, как они идут по лужайке к кабине фуникулера, Бенно даже не удивился, что Карин забыла с ним попрощаться.

Комната (нем.). Здесь и далее прим. пер.