Выяснилось, что у дороги все-таки есть конец – в трех-четырех километрах дальше по прямой. Она вела в деревню хмонгов, где в хижинах на сваях вдоль реки проживало около двухсот человек. Старик пригласил нас следовать за ним и сказал, что с радостью покажет путь.
Мы с готовностью приняли его предложение, и вскоре наш неуклюжий «зверь» трясся по дороге, следуя за своим более поворотливым братцем. Деревня, которую я уже не надеялась увидеть, материализовалась перед глазами: чудесные домики на сваях с пристройками и отполированными бамбуковыми полами, снабженные аккуратными лестницами в десять ступеней. Круглозадые свиньи, покачиваясь, семенили по пешеходной дорожке, ведущей к реке; мягкое речное течение омывало корни каучуконосов ленивыми коричневатыми волнами. Идиллия.
Старик хмонг приказал нам занести рюкзаки в дом: собиралась гроза. Его жена подала нам горький зеленый чай, а я тем временем принялась осторожно расспрашивать, как найти жилище старосты, чтобы высказать почтение и попросить разрешения осмотреться. Старик беззубо улыбнулся и показал на пол. Он и был деревенским старейшиной и сказал, что мы можем остаться, но сначала он отведет нас к своему другу, который знает английский и французский, чтобы все прояснить.
Мы послушно забрались на мотоцикл и последовали за стариком по заросшей травой дороге. Смуглые девушки в целлофановых саронгах[6] молотили рис о землю и расталкивали ногами испуганных цыплят. Усохший старец посмотрел на меня сверху вниз, восседая в слоновьем седле с ручной резьбой. Горбатые старухи демонстрировали черные зубы и плевались кроваво-красной слюной с ошметками бетеля.
Мы проехали через ворота, увешанные ржавыми остатками американской колючей проволоки, и внезапно оказались у цементного здания с поникшим вьетнамским флагом. Штаб-квартира компартии. Ворота за нами уже закрылись.
Руководитель был на удивление молод, не в пример деревенскому старейшине, чье лицо было испещрено морщинами и старыми шрамами, и, тем не менее, старейшина раболепствовал перед ним. Мы потревожили начальника во время дневного сна, и он ввалился в комнату с опухшими глазами, отодвинув москитную сетку, натянутую над армейской койкой, чтобы нам было где сесть. Мы молча смотрели друг на друга. Он явно не был рад видеть нас, впрочем, как и мы его. Старик что-то шепнул ему на ухо, объясняя обстоятельства нашего приезда на непонятном диалекте. Молодой чиновник кивнул, не улыбаясь, и обернулся к нам.
– Документы, – сказал он и вытянул руку.
Я решила рискнуть. Он не говорил ни по-английски, ни по-французски; в комнате не было телефона, а столица в нескольких часах езды. И я притворилась идиоткой.
В течение следующего часа мы пытались преодолеть ряд нарочно воздвигнутых мною барьеров. Чиновник спросил, кто мы по национальности, и я пробормотала пару фраз по-французски. Потребовал наши паспорта, и я протянула ему пачку позаимствованных у Джея сигарет. Судя по всему, он хотел проводить нас обратно в Буонметхуот, в полицейский участок, однако боялся, что лошадиных сил у «зверя» окажется побольше, чем у его маленького «Минска». Я искренне с ним согласилась:
– Хороший мотоцикл, рррр-рррр!
Тут старичок что-то шепнул ему, и он попросил у меня словарь. Я неохотно достала его, и он выхватил его у меня из рук, пролистывая взад и вперед в поисках страницы со словом «документы», которую я давным-давно уже вырвала. К этому времени он курил беспрерывно и все чаще посматривал на старика; властные требования давно сменились чем-то более похожим на жалобные просьбы о помощи.
И тут я разыграла козырь.
– Мы могли бы просто уехать, – осторожно проговорила я.
Лицо чиновника осветилось мальчишеской улыбкой, и они со стариком закивали в унисон. Нас выпроводили за дверь, угостили сигаретами, предложили устроить экскурсию по деревне – все что угодно, лишь бы мы уехали. За считаные минуты нас усадили на мотоцикл, и дюжина помощников помогла нам пристегнуть вещи к багажнику. Деревенские жители выстроились длинной шеренгой и стали махать нам на прощание.
Мы же с ревом помчались прочь, и чувство облегчения постепенно улетучивалось. Шел дождь. Речное русло уже не было сухим, впрочем, как и мы. У нас впереди были еще четыре часа пути, а до заката оставался всего час. Ехать по узкой дороге в темноте будет почти невозможно.
В сотне метров от основной дороги мотоцикл наткнулся на булыжник, и задний тормоз переключился в рабочее положение. Переключатель передач давно отвалился и перекочевал ко мне в карман. Мы выехали на дорогу, и тут погасла передняя фара. Я достала фонарик, но его тусклого луча не хватало, чтобы вовремя высвечивать рытвины, и вскоре у мотоцикла начали отваливаться другие части. Мы проехали мимо стада коров с шишковатыми коленями, их юный надсмотрщик брел рядом со стадом. Двигатель наполовину сдох, и при малейшем уклоне в горку мне приходилось вставать и идти рядом с еле дышащим мотоциклом. Я услышала звон деревянных колокольчиков: коровы нас обогнали.
Джей закурил. А потом у нас кончился бензин.
Джей смотрел волком, поэтому я слезла с мотоцикла и побрела к шалашу под открытой крышей, где несколько молодых людей играли в бильярд. Они позвали какую-то старуху, которая бросила один взгляд на пустую пластиковую бутыль у меня в руках и тут же схватила меня за руку и бросилась вниз по дороге. Мы ходили от одной заколоченной хижины к другой; женщина молотила в стены и громко объясняла мое положение, пока из одного дома не высунулась худая рука, протянув литр бензина в обмен на хрустящую новенькую бумажку в десять тысяч донгов. Старуха быстро проводила меня обратно к мотоциклу, проследила за тем, как Джей наполнил бак, взяла небольшие чаевые и побрела домой разрешать очередной кризис – пьяную ссору по поводу неправильного применения бильярдного кия.
Мы проехали милю, и мотоцикл снова заглох.
– Бензин? – с надеждой спросила я.
Джей стал дергать стартер, пока батарея окончательно не выдохлась. Как и мы. Мимо опять прошло стадо коров. Я снова отправилась на поиски – на этот раз мне предстояло найти ремонтную мастерскую среди сельских лачуг и полей. Завсегдатаи ближайшего бара под открытым небом высыпали на улицу и засыпали меня пьяными советами. Они облепили мотоцикл, стали дергать блестящие свечные колпачки, стучать по бензобаку и приказывать Джею завести мотор, чтобы зачарованно послушать, как он работает вхолостую. Подумав, они выдали мрачный вердикт:
– Мотоцикл не работает. Вам надо выпить.
Джей был не в настроении. Игроки в бильярд стали совещаться, еще сильнее сбитые с толку, а я тем временем делилась сахарным печеньем и шлепала загребущие ручки, тянувшиеся к молниям на наших рюкзаках.
Наконец они похлопали по сиденью и сквозь зубы процедили:
–
Слово передавалось от одного к другому, как запрещенный самогон. Я достала словарик и нашла перевод. «Тащить». Великолепное слово. Два доллара, заявили они, и они оттащат «зверюгу» в город. Я согласилась – слишком быстро. Они принялись обсуждать. Пять долларов, решили они наконец, за милю. Мы торговались двадцать минут, в течение которых то шел дождь, то атаковали москиты, а один из самых поддатых игроков в бильярд бродил по округе в поисках веревки.
Я села на багажник крошечной «хонды» и стала смотреть, как к ней привязывают «зверя». Они несколько раз обвили веревкой руль и сунули конец Джею в руки. Водитель мотоцикла, на котором сидела я, едва успел завести мотор, как мимо пронесся военный джип и затормозил, выпустив из-под колес фонтанчик камушков. Из джипа выпрыгнули солдаты и на затекших ногах направились к Джею.
Нам приказали предъявить документы и принялись подозрительно ходить вокруг мотоцикла, точно его поломка была лишь изощренной уловкой с целью нарушить комендантский час. Потом солдаты ударили ногой по заднему колесу и приказали нам оставить мотоцикл у паба. Нас арестовали.
Наши новые друзья, увидев, что доход ускользает у них из-под носа, поспешно принялись за дело. Они демонстрировали многочисленные изъяны мотоцикла, трясли веревкой, подчеркивая гениальность своего решения, потом пригласили всех солдат выпить по стаканчику. Как только солдаты оказались на безопасном расстоянии за стенами бара, мой водитель запустил мотор, и мы вперевалочку двинулись вперед, таща за собой Джея, который еле удерживал равновесие на конце длинной веревки, словно на водных лыжах.
