стада велосипедистов проносились туда-сюда перед бампером. Теперь я уже не вздрагивала при виде равнодушного чудища, несущегося на меня с ревущим гудком, – я была у зверя в брюхе и оттуда наблюдала за миром. Я осыпала проклятиями головы неповоротливых велосипедистов, преграждавших нам путь и еще на долю секунды затягивавших время моего заточения в этом вонючем пекле. Водитель старательно исполнял мои невысказанные желания, придвигаясь бампером на расстояние дюйма к расшатанным драндулетам. Он жал на гудок, с ревом проскакивал перекрестки с полной уверенностью, что надоедливые велосипедисты сами уйдут с дороги. Так они и делали, хотя иногда сердце замирало, когда попадался копуша, на секунду исчезающий из виду под ветровым стеклом. Но он тут же выныривал с другой стороны, продолжая крутить педали.
Когда мы прибыли на место, воздух так пропитался выхлопными газами, что кожа моя подернулась пленкой машинного масла. Я вытерла щеку рукавом, на покрывшейся серым налетом рубашке расплылись три пятна черной сажи.
Фунг ждал нас в холле гостиницы: ногти отполированы, пиво и сигареты, как всегда, под рукой. С плохо скрываемым отвращением он окинул взглядом мои слипшиеся волосы и промокшую от пота одежду и спросил: – Деньги с собой?
7
ДЕРЕВЕНСКАЯ ЖИЗНЬ
Мы снова были в пути. На этот раз мои проводники поклялись, что мы едем в деревню. К сожалению, путь к сельской идиллии лежал не по тихим проселочным дорогам мимо мычащих коров, а по главному шоссе Меконга, по которому непрестанно проносились автобусы и грузовики. Я узнала новый звук: не одиночный рев автобуса, подъезжающего сзади, а объединенный грохот двух дорожных монстров, один из которых пытается обогнать другого. Они оккупировали всю дорогу, расшвыривая в стороны сухую кокосовую шелуху и велосипедистов, оставляя за собой хаос.
Усыпанная гравием обочина, под уклон спускающаяся к рисовому полю, давала хоть какое-то безопасное укрытие, однако вдоль нее то и дело попадались то сломанные велосипеды, то лотки торговцев грейпфрутами. А иногда и аккуратные прямоугольнички выложенного на просушку риса, края которых были обозначены булыжниками размером с футбольный мяч, призванными отпугнуть неосторожных водителей.
Поскольку движение стало плотнее, Фунг вызвался ехать рядом со мной, изображая Давида, сражающегося с едущими навстречу Голиафами. Как ни трогала меня его забота, мне было бы гораздо удобнее ехать в одиночку. Катастрофа разразилась почти сразу. Автобус, мчащийся во весь опор, несся прямо на нас, а грузовик, за которым точно гнались злые фурии, налетал сзади. Фунг как ни в чем не бывало продолжал крутить педали. Для нас четырех дорога была явно узковата. Настал момент истины, и я, струсив, прокатилась по разложенным на обочине красно-желтым палочкам благовоний. Ехавший сзади Тяу засмеялся. Фунг многозначительно покачал головой и цокнул языком. Я искренне пожелала ему смерти.
Я вывела велосипед обратно на дорогу, села и выехала вперед, вынудив Тяу и Фунга выстроиться за мной в цепочку. Чем вызвала недовольство обоих: они постоянно пытались обогнать меня и пристроиться рядом. Я увеличила скорость. Они тоже.
Мимо проносились рисовые поля и придорожные забегаловки. Фунг снова подъехал совсем близко: я видела его боковым зрением. Он сделал знак, что хочет сказать мне что-то важное. Я неохотно позволила ему сократить дистанцию.
– Ты устала? – спросил он, нагло пристраиваясь плечом к плечу.
Я покачала головой и попыталась оторваться, но безуспешно. Он ехал по прямой линии у самого края обочины, совсем не оставляя мне места и не давая протиснуться мимо обломков машин и буйволов с грозными рогами. Тогда я попросила его ехать следом. Он отмахнулся и покачал головой.
– Ты не умеешь ездить на велосипеде, – ответил он.
На этот раз это оказался автобус. Он выбрал крошечную полоску шоссе прямо перед нами, чтобы остановиться и высадить пассажира. Фунг услышал пронзительный свисток кондуктора за несколько секунд до меня и проскочил в щель, которая становилась все уже. Мне было некуда деваться. Я свернула с дороги, как мешок с песком скатилась по склону, который оказался крутоват для моих чахлых тормозов, и нырнула передним колесом в жидкую грязь рисового поля.
Фунг остановился прямо надо мной и закурил.
Я вытащила драндулет из ила с громким хлюпаньем и с трудом втащила его наверх. Сдерживая ярость, я поехала дальше, не обращая внимания на грязные брызги, которые летели с колеса и пачкали мою одежду и ноги. Фунг снова стал подкрадываться сзади. На этот раз я была готова и резко подрезала его, когда он попытался обогнать меня с внутренней стороны. Он приподнялся на заднем колесе, как на водных лыжах, и начал заходить с другого края. Я прибавила скорости, уже не думая о чудесных пейзажах; вместо них я представляла, как разбрасываю по дороге гвозди, разливаю отравленный бензин и креплю на багажник взведенный автомат. Пожалуй, война – не такая уж плохая идея.
Придорожные лачуги стали встречаться чаще, и я поняла, что скоро мы подъедем к мосту. Я устала гнать и остановилась, чтобы снять на камеру речку и ярко-голубые лодки с их горделивыми тонкими контурами. Изящные носы лодок были украшены парой сверкающих красных глаз, призванных отпугнуть злых духов и провести рыбаков по опасным отмелям.
Тяу легонько постучал меня по плечу и указал на толстый провод, протянутый вдоль моста всего в паре дюймов от моего лба. Он сделал вид, что касается его, зашипел и показал на дымящийся кончик сигареты. Оголенный провод, по которому идет живой ток. Я вспомнила правительственные объявления, которые в красках описывали опасности удара током. Сперва-то я думала, что эти предупреждения, изображающие человечков с лопнувшими глазами, которые падали лицом вниз со столбов и крыш, были социальной рекламой. Но потом узнала, что удар током является одной из главных причин смертности в стране, где бедность сделала воровство электроэнергии любимым национальным занятием.
Наконец мы остановились у большого дома с каменным полом и двумя прудиками с рыбешкой во дворе. Тяу крепко обнял старика, сидевшего на ступеньках, и причина такого панибратства вскоре стала мне понятна – это был его отец. У него было плоское, почти вогнутое лицо, в точности как у Тяу, такой же широкий лоб. Зубы такие ровные, каких в природе не бывает, и намного лучше, чем у сына. Он пригласил нас в дом, а сам продолжил собирать остатки растопки для печи, выложенные сушиться на полуденном солнце.
У Тяу было шесть братьев и три сестры, одна из них – очаровательная маленькая девочка, которая протопала по прихожей босиком, подгоняя стаю звонко крякающих утят. На одном из алтарей стояла фотография его матери, рядом – гораздо более внушительный пластиковый бюст председателя Хо.
– Она умерла десять месяцев назад, – сказал Тяу на упрощенном вьетнамском, который всегда использовал в разговорах со мной. – У нее был больной. – он задумался на минутку, – живот.
Он прикурил от дымящихся благовоний. Принесли самогон в пластиковой бутылке из-под колы, и отец Тяу вынул вставную челюсть. Я оставила их в сигаретном дыму, не спеша отпраздновать воссоединение.
Девочка молча показала мне туалет. Это был один из тех домиков размером с ящик, торчащий из воды на сваях. Когда я зашла внутрь, ступая по шаткой доске, зеркальная водная гладь под моими ногами вдруг забурлила и запузырилась – это рыбы ждали своего часа. Они услышали мои шаги и теперь сплывались к отверстию. На поверхности воды плавали кусочки бумаги, выписанные от руки чеки и старые списки продуктов. Я сделала глубокий вдох, сняла штаны и постаралась выбросить из головы неприятную мысль, что нахожусь у всех на виду. Для этого я зажмурилась и представила, что если никого не вижу, то и они меня тоже.
Душ оказался цементной кабинкой с маленькой дырой в углу, служившей сливным отверстием. Я помылась, используя ведро и ковшик, глядя, как длинные волнистые струйки сероватой пены уползают под стену и исчезают.
Когда я вернулась, воссоединение завершилось, и старик сидел один у допотопного телевизора. Тяу с Фунгом отправились на поиски очередного ящика с пивом. Я придвинула стул и села рядом с белым
