язык, найти красивую вьетнамку и основать благотворительную организацию. Его рык и громкоголосая манера не слишком вязались с вьетнамским произношением, однако говорил он разборчиво, и знание языка бесконечно располагало к нему местное население. Стив уже нашел себе девушку, и, видимо, чувства были взаимными. Периодически он выезжал в горы Центрального Вьетнама, куда американцам очень сложно попасть, и искал больницы, которые были бы готовы принять помощь. Дела продвигались медленно.
Стив вырос в Калифорнии, двенадцать лет прожил на Аляске и наконец обрел духовное пристанище в Азии. В Анкоридже у него остались друзья, которые пытались помочь, в основном финансированием, чтобы он мог продолжить свою работу.
– Мы хотим наладить постоянную связь между Вьетнамом и Аляской, – уверенно заявлял он, но позже признал, что дело почти не двигается и, по сути, он действует в одиночку.
Стив был совершенно без ума от своей девушки. По его словам, она была смышленой и энергичной, у нее было множество идей и ей тоже не терпелось начать работу. Они встречались три месяца, но до сих пор он к ней даже не прикоснулся.
– Я знаю правила, – сказал он мне, решительно качая головой.
Вместо этого он ужинал с ее семьей три раза в неделю и старательно пытался внушить им, что у него серьезные намерения, что он не просто непутевый турист, ищущий развлечений. Мне нравилась его наивная серьезность, и я знала, что, даже если его планы провалятся, ему удастся убедить хотя бы одну семью в том, что не все иностранцы рыщут по улицам в поисках случайных увеселений. Жаль, что таких, как он, совсем немного.
Я провела следующую неделю, старательно выговаривая лирические фразы из вьетнамского учебника тридцатилетней давности, исследуя ароматные сайгонские рынки и ожидая вестей от Тама.
Наконец послышались его шаги на лестнице нашей гостиницы.
– Я нашел тебе проводника! – произнес он вместо приветствия и был вознагражден моей счастливой улыбкой и почти объятиями.
– Я знаю его всего полгода, – предупредил он, поднимая руки, чтобы держать меня на расстоянии. И принялся перечислять достоинства своей находки на пальцах.
К моей удаче, проводник оказался человеком почтенных лет – его двум сыновьям было столько же, сколько мне – и счастливо женат. Несмотря на возраст, он сохранял хорошую форму, так как в молодости был чемпионом по футболу и играл матчи по всей дельте Меконга, поэтому в деревнях у него осталось много друзей. К сожалению, он говорил лишь по-вьетнамски и немного по-французски.
– К тому же, – добавил Там, замолкнув и подбирая слова, – ты должна понимать, что он мне не друг. Я не верю ему так, как себе.
Однако, заключил он, ничто не мешает мне увидеться с ним. Встреча назначена через час.
Проводник жил в конце переулка, где на каждом шагу дрались петухи, а местные жители бросали на меня подозрительные взгляды. У него оказался на удивление зажиточный дом: залитый цементом передний дворик, два велосипеда, алтарь и прихожая, заставленная лакированной мебелью. Ему было пятьдесят пять лет, высокий, загорелый, поджарый. Красивое лицо с фотографий на стене все еще угадывалось в его чертах.
Крепко пожав мне руку на американский манер, он сел на край стула, держа спину идеально прямо, и с гордостью заговорил по-французски, но я едва понимала его. Я отвечала по-вьетнамски, советуясь с Тамом по-английски, чьи ответы превратились в мешанину непонятных языков. В конце концов мы разобрались со светскими любезностями и перешли к делу.
Проводник отнесся к моему желанию отправиться в поход по тропе Хошимина весьма скептически и очень настойчиво стал предлагать пойти на юг, в дельту Меконга. В тех провинциях у него было много знакомств, завязавшихся во время матчей на поле под палящим солнцем: такая дружба способна навек объединить людей из самых разных кругов. Но, несмотря на связи, он был частным гидом без документов и столкнулся бы со значительными трудностями, сопровождая иностранку по отдаленным деревням. Поэтому он был согласен пойти со мной лишь в том случае, если я соглашусь не останавливаться на ночь в провинциальных городах. Он говорил с неумолимой убежденностью, не терпящей возражений. Я раздосадованно закусила губу и посмотрела на Тама.
– Есть еще вариант, – тихо ответил он на чистом английском. – Мы можем обратиться в Союз коммунистической молодежи. Они организуют экскурсии для студентов в провинции, и они там живут в палатках.
Я поблагодарила проводника, сказав, что подумаю день или два, и поднялась, чтобы уйти. Он снова пожал мне руку и сообщил, что в ближайшие две недели будет занят. Его лодыжки были крепки, как шары для боулинга, но я поняла, что, путешествуя в его компании, буду слышать «нет» с раздражающей частотой. Мы пошли к выходу.
По пути в отель на мотороллере Там отвечал на мои нетерпеливые вопросы, пытаясь перекричать рев транспорта в час пик.
– Союз коммунистической молодежи основали несколько лет назад с целью организовывать велосипедные экскурсии по сельской местности для вьетнамских студентов, – крикнул он через спину. – Они ездят на военные базы, где их родители сражались с американцами, и иногда устраивают короткие поездки по деревням.
Все проводники состояли в Союзе молодежи и шаг за шагом прокладывали себе путь к чиновнической карьере. Если усердно учиться и демонстрировать политкорректность, можно было рассчитывать на членство в молодежной организации, затем в коммунистической партии и, наконец, получить теплое местечко в качестве правительственного чиновника. Заговорив об этом, Там поморщился. Очевидно, не всех прельщало членство в партии и его выгоды. Не так давно возникший класс частных предпринимателей обладал не только властью, но и деньгами и больше не собирался ходить по струнке.
– Но у Союза молодежи большое влияние в коммунистической системе, – добавил Там. – Однажды они станут членами партии, поэтому люди их побаиваются, особенно в деревнях, где сильны старые представления. Члены Союза молодежи раздобудут тебе все разрешения, можешь не сомневаться.
Высадив меня у отеля, Там согласился устроить мне встречу с директором Союза на следующей неделе. Я постаралась не слишком воодушевляться.
Вьетнам оказался совершенно непредсказуемым. Я так обрадовалась, когда нашла Тама в вакууме чужого города, но потом потеряла его всего за пару часов до запланированного отъезда и стала безнадежно ждать, когда отыщется другой проводник, – и вот мне снова пришлось изменить планы. Я уже не поеду вслед за моим крепконогим гидом и не выучу вьетнамский, выуживая из памяти крупицы французского. А вот перспектива найти проводника из Союза молодежи, с его официально санкционированными велосипедными экскурсиями и ночевкой в деревнях, и вовсе показалась неправдоподобно радужной.
Я выбралась из номера и стала бродить по улице. Ноги сами привели меня на почту, к разорванным конвертам из коричневой бумаги, набитым письмами из-за границы. Если попросить уставшую женщину за третьей стойкой, может, она разрешит мне поискать среди них весточку из дому? Земля выскальзывала из- под моих ног, и под ней зияла бездна одиночества и отчаяния.
Чувство было мне знакомо – необходимость поговорить с кем-то, кто тебя понимает, о том, как ты скучаешь по друзьям и семье; рассмеяться, не сдерживая себя; увидеть родной мамин почерк на потрепанном конверте. Сейчас мне казалось, что я поступила глупо, отказавшись со скуки от приятной, хоть и не приносящей удовлетворения работы в Америке. Я променяла безопасность на риск, друзей на незнакомцев, комфортную уверенность на беспомощную зависимость. С моей нынешней позиции жизнь в Америке выглядела не так уж плохо.
Я попыталась отогнать депрессию, все сильнее зажимающую меня в тисках. Все не так ужасно. За короткое время я уже чего-то достигла. Научилась ориентироваться на рынке и часами сидела рядом с торговкой фруктами, пробуя ее товар; сама нашла шнурки и сторговалась до цены, приближающейся к цене для местных; встала за прилавок чистить рыбу под смех собравшихся зевак. Я знала, что стоит продержаться еще чуть-чуть – и я сумею справиться со сложностями выживания в этой незнакомой стране и однажды проснусь и пойму, что пугающее стало привычным.
