а в подъятом ковше экскаваторалишь горстища русской земли.Но рокочет, неистребимое,среди царства тайги и зверьяповторяемое турбинамиэхо Стенькиного «Не зазря...».Погляди - на моих лопастях,пузырясь, мерцая и лопаясь, совмещаясь, друг друга толкая,исчезая и возникая,среди брызг в голубом гуденьеза виденьем летит виденье...Вижу в пенной могучей музыкеАнгары да и моря Братского - Спартака, Яна Гуса, Мюнцера,и Марата, и Джорджа Брауна.Катерами швыряясь и лодками,волны валятся, волочаи рябую улыбку Болотникова,и цыганский оскал Пугача.Проступают сквозь шиверадекабристские кивера.Я всю душу России вытащу,я всажу в столетия бур.Я из прошлого светом выхвачузапурженный Петербург.
ДЕКАБРИСТЫ
Над петербургскими домами, над воспаленными умами царя и царского врага, над мешаниной свистов, матов, церквей, борделей, казематов кликушей корчилась пурга. Пургу лохматили копыта. Все было снегом шито-крыто. Над белой зыбью мостовых луна издерганно, испито, как блюдце в пальцах у спирита, дрожала в струях снеговых. Какой-то ревностный служака, солдат гоняя среди мрака, учил их фрунту до утра, учил «ура!» орать поротно, решив, что сущность патриота - преподавание «ура!». Булгарин в дом спешил с морозцу и сразу - к новому доносцу на частных лиц и на печать. Живописал не без полета, решив, что сущность патриота - как заяц лапами стучать. Корпели цензоры-бедняги. По вольномыслящей бумаге, потея, ползали носы,Носы выискивали что-то, решив, что сущность патриота - искать, как в шерсти ищут псы. Но где-то вновь под пунш и свечи вовсю крамольничали речи, предвестьем вольности дразня. Вбегал, в снегу и строчках, Пушкин... В глазах друзей и в чашах с пуншем плясали чертики огня,
