Митаром, и я, демонстративно поставив свой рюкзак между собой и Рестом, улегся в гамак. Пора было спать. Если же говорить обо мне, — то мучительно не спать. И при этом я чувствовал, что меня так и клонит в сон.

— Как я слышал, — сказал мне тихо Реет, — на вашей Земле с войной покончено?

— Да. Скопилось столько и такого оружия, что, начнись война, Земли бы просто не стало, ни одного живого существа.

— Как бы ваша война убила самое себя? — сказал Реет.

— Что-то в этом роде, — сказал я.

— Это хорошо, — сказал Реет, — но мы поступили мудрее: уже очень давно мы, осознав свои возможности и возможности структур вещества, вообще отказались от сверхмощного оружия. Более того, Политория столь мала и мы так дорожим ее воздухом, а потому и лесами, что война в лесах запрещена обычными бомбами.

— Это так мудро, — сказал я, — что непонятно, почему Политория вообще не отказалась от любых войн. И, простите, всякого рабства.

— Таков был порядок вещей, — чуть сухо сказал Реет. — Когда я молодым вступил в армию и не мог изменить этого порядка, я решил, по крайней мере, не столько поддерживать его, сколько посильно бороться с еще большим беспорядком, если он возникает.

У меня не было сил и права возражать ему, я лишь сказал:

— И все же вы больше похожи на повстанца, чем на человека квистории.

— Оставим это, — сказал Реет.

— Хорошо, — сказал я. — Прошу извинить меня.

— Спим, — сказал Реет; Митар уже тихонечко похрапывал.

…Глаза мои слипались. Я послюнил палец и протер их — так-то лучше, бодрее. Я посмотрел на часы! Ого! С момента конца разговора с Рестом прошло почти два часа. Прилично. Пора думать и о делах. Я скинул с лица одеяло и минут пять прислушивался к тишине, к легкому храпу вокруг, к темноте. Митар храпел мощно. Реет — едва слышно, спокойно.

Я начал специально не очень-то осторожно вылезать из гамака и произнес негромко «проверочную» фразу:

— Черт! Сыро-то как.

— Что? — сонно спросил Реет. — Вы куда?

— Я… мне нужно… по малым делам, — сказал я, вдруг напрягшись. Разбудил-таки Реста.

— А-а, — сказал он полусонно. — Возьмите фонарь. — Он засветил его, чтобы я мог перешагнуть его гамак, и я увидел рюкзак. Я взял из рук Реста фонарик, прошептав: «Стоит ли, я недалеко, рядом». Он что- то пробормотал в полусне, и я, опустив фонарик вниз, сделал несколько больших шагов и тут же выключил его: меня-то стоящие на постах не должны были видеть. Сами они, выбирая свои точки еще вечером, явно стояли на таких участках один по отношению к другому, когда между ними не было ни одного ствола, чтобы видеть точечки соседних фонарей. Делая очень осторожные шаги вперед, нащупывая руками деревья и обходя их, я наконец разглядел две точки фонариков соседних постовых — ровно посередине между ними я и должен был пройти. Зная, что Реет уже, а часовые еще меня не слышат, я пошел быстрее, вытянув руку вперед и нащупывая то пустоту, то ствол дерева. Постепенно я подходил к линии между часовыми все ближе и ближе. Сердце, с которого у меня «свалился камень», когда я установил связь с Ир-фа, теперь бешено колотилось. Конечно, «бросся» за мной Реет (кстати, без фонаря) и найди он меня, он бы не разгадал мой замысел (ну, заблудился мальчик и заблудился), но тогда мой план полетел бы ко всем чертям. «Погони» я не слышал. Я снова «успокоился», не упуская из вида светящиеся точечки впереди, слева и справа от меня, и из-за того, что опасная прямая линия между часовыми была совсем рядом, пошел крадучись. «Замысел» выглядел простым: пересечь эту линию и начать уходить все дальше от лагеря, забирая не очень резко, но влево, а потом и совсем резко влево, и выйти к самому краю леса перед Тарнфилом. По ощущению я пересек эту опасную линию и начал чуть забирать влево; снова замелькал, скрываясь за деревьями и вновь появляясь, левый от меня фонарик часового; слегка загибая влево, я немного приблизился к нему и вдруг, остановившись на секунду, увидел, как его фонарик дернулся, качнулся немного и будто упал в траву, и услышал полуявный не то вскрик, не то хрип какой-то и замер. Не знаю, как назвать это чувство, возникшее у меня в темноте, — интуицией, догадкой, но чувство это было ясным и четким, с оттенком уверенности, я ощутил, не оборачиваясь, что нечто подобное одновременно происходит и с соседним «фонариком», и стараясь сохранить правильное направление к первому часовому, твердо «двинул» вперед, внезапно вспомнив и начав негромко насвистывать песню, которую я слышал, сидя за столом в окружении политоров с темными гордыми лицами. Я сделал в выбранном направлении, вероятно, шагов сто, продолжая насвистывать, и не удивился, хотя и вздрогнул, когда кто-то жестко положил мне на плечо руку, и тогда я спросил:

— Есть ли среди вас Кальтут и Олуни?

— Нет, — ответил мне в темноте голое. — Они среди других.

— Далеко? — спросил я.

— Недалеко. Сзади нас. Они спят. Кто ты?

— Я… мальчик с Земли. Я брат Олуни, потому что он меня спас. Вот, — добавил я, нащупав на груди амулет Олуни и быстро посветив на него фонарем. — Вот камешек с его шеи мне на память.

— Олуни будет рад видеть тебя, — сказал в темноте невидимый моро. — Откуда ты здесь ночью в лесу один?

— Я сбежал из отряда войск квистора, — сказал я. — Мне нужно в Тарнфил, я от них сбежал, хотя они мне ничего плохого не сделали. Они бы увезли меня на машине к политорам квистора, а мне нужно найти отца и повстанцев.

— Все часовые убиты. Скоро не станет и их отряда.

— Слушай меня внимательно, моро, — сказал я, — отряд вон там. — Я протянул руку. — Потрогай мою руку.

— Я знаю, где отряд, — сказал он и тут же прокричал криком какой-то птицы. — Я остановил своих, чтобы они не шли к отряду, пока мы с тобой говорим, — пояснил он.

— Там есть два политора, все лежат в гамаках по четверо под крышей, а эти — вдвоем. Между ними — мой мешок. Они должны остаться живыми, свяжите их, но не убивайте, они друзья Рольта с лодки, которая плавает под водой, они случайно пошли с Рольтом по разным тропинкам. Это хорошие политоры, они пока… как слепые… Пусть они живут, надо их переправить к Рольту, там они все поймут.

— Что будешь делать ты? — спросил он. — Будешь с нами?

— Нет. Я должен добраться до Тарнфила, куда вы не пойдете.

— Да, — сказал он. — Не пойдем. Где ты будешь ночью?

— Я пойду, как и шел, — сказал я, — к краю леса. Когда вы вернетесь к Олуни, скажи ему, где я. Он найдет меня.

— Иди, — сказал моро. — Я сделаю, как ты решил.

Он исчез в темноте, вскоре я услышал тихие крики птиц — моро перекликались. Я шел, наверное, минут десять, наконец лес кончился — передо мной было темное пустое пространство и чуть дальше — зарево огней Тарн-фила. Я сел на землю, прислонившись спиной к дереву, и стал ждать утра. Со стороны Тарнфила раздавались иногда одиночные выстрелы. До рассвета, я думаю, было не меньше часа с лишним. Через полчаса я, светя фонариком, вышел на поле перед лесом, отошел метров на пятьдесят в глубь этого поля, чтобы Олуни, где бы он ни вышел из лесу, легко мог найти меня, и, присмотрев невысокий пригорок, сел на него. Прошло еще с полчаса, когда я вновь услышал крик неизвестной мне птицы, это был тот же крик моро. Но шел он явно от края леса. Крик повторился, и я стал светить фонариком в его сторону. Оттуда тоже засветили в мою сторону фонари, постепенно они приближались ко мне, я встал на пригорке и вскоре увидел Кальтута, Олуни и связанных Реста и Митара. Понимая, что делаю все правильно, я тем не менее очень неловко чувствовал себя перед обоими офицерами. Мы обнялись с Кальтутом, потом — очень крепко — с Олуни, и я немного сжался, чувствуя, что вот сейчас должен произнести нечто вроде речи. Реет и Митар молчали.

— Уль Реет и уль Митар, — сказал я, глядя в свете фонарика, как хмуро они смотрят вниз, в землю. — Я не очень-то умею это делать, но я хочу… высказаться. Спасибо вам, вы приняли меня не как