Какое там — чай или завтрак! Геллы места себе не находили. Они хохотали, вскидывали руки и крылья вверх, маленькая Мики несколько раз в восторге выбегала на балкон, выпархивала вверх и, сложив крылья, бросалась с огромной высоты вниз, и только пролетев метров пятьдесят, распрямляла крылья и мигом возвращалась обратно, — страшно было смотреть на ее веселые игры.

— Ты еще не улетел! Не улетел! — повторяла она, каждый раз подлетая ко мне, обнимая меня маленькими ручками за шею и повисая на мне. Мило улыбаясь, даже краснея, Лата сказала:

— Я не понимаю, что со мной, Пилли! Я совершенно ничего-ничего не понимаю.

В этот момент мы увидели по телеку лицо ведущего диктора, и Оли сразу врубила звук. Диктор сказал:

«Только что закончилось важное совещание в квистории, которое провел главный квистор, уль Горгонерр. Совещание носило характер дебатов, и квистория приняла важное решение: в течение недели будут устранены самые существенные недостатки в условиях труда политоров и будут введены новые расценки всех трудовых операций…»

— Да отключите вы его! — со злостью сказала Пилли.

Вскоре появился Орик. Он не стал рассказывать о подробностях дискуссии, добавив лишь, что, конечно же, он выступил за нормализацию условий труда и оплаты.

— Но этого не будет, — сказал он. — Только схватка!

— Да! — сказал Латор. — Только схватка! И свобода!

Извинившись перед гостями, Орик добавил, что все мы должны быстро собрать свои вещи: мы срочно летим к Малигату, и это не для разглашения.

— События обогнали нас, уль Владимир, — сказал он. — Мы так и не сумели точно определить, что и как будете делать лично вы и где будет уль Митя. Но принято твердое решение — максимально оградить вас от риска.

Все остальное произошло достаточно быстро: и завтрак, и сборы, и прощание с геллами. Мы обняли их, они скользнули в небо, мы закрыли все окна и двери, забрали с третьего этажа шкуру кольво, прихватили Сириуса и спустились к машинам, заперев дом. Орик сразу же лег на дно машины, укрывшись клеенкой (Пилли села за руль), Оли проделала маневр отца в машине папы, я сел в машину один. По распоряжению Орика мы полетели медленно и не очень высоко, как все, немногочисленные сегодня, гражданские машины. Покинув Тарнфил, мы увеличили скорость и взяли курс к морю, — не самый короткий путь, но так велел Орик. Не успели мы покинуть Тарнфил, как уже через десять минут услышали выстрелы со стороны города.

— Началось! — громко сказал Орик, выбираясь из-под клеенки, но Пилли строго велела ему снова лечь.

Мы поднялись выше, над деревьями, и пошли на максимальной скорости к морю. Все (вероятно, военные) машины шли к городу много выше нас. Достигнув моря и не снижая скорости, мы полетели над самым берегом на запад, время текло или мчалось незаметно, и скоро мы, перевалив хребты скал, немного недолетая грота, оказались в селении моро. Нас приняли с радостью, но сдержанно — моро понимали, что обстановка исключает веселье, ситуация им была известна. Я был рад снова уридеть Ир-фа, но он тоже был как-то суров и сдержан, даже обнимая меня. Сразу же после обеда Орик и Ир-фа сели в машину моро: один молодой моро должен был забросить их к а, Тулу. Перед тем как сесть в машину, Орик сказал папе, чтобы мы держали связь с ним, Ир-фа и а, Тулом, потом вручил мне пистолет с самонаводкой, тот, который пристегивался к кисти, потом отошел в сторону с Пилли. Не далеко и не близко — в сторону, под деревья, где начинался лес. После (я увидел случайно) он быстро привлек Пилли к себе и поцеловал ее в голову, а она его в лоб и щеку. Они вернулись к нам, и Орик сел в машину. Они с Ир-фа подняли, прощаясь, руки, машина взлетела и вскоре исчезла за деревьями.

Мы остались одни среди моро. Я и папа вернулись в свой домик, Пилли и Оли — в домик Орика. Вновь было жарко и очень тихо в селении. Не знаю, как остальные, но я места себе не находил: сидеть у выхода из домика, лежать на горячем песке пляжа, охотиться под водой или ловить рыбу — все было едино, все — не то, все — сплошное ожидание и мучительное безделье. Даже когда мы вечером заплыли с папой поохотиться в бухте — это был сугубо деловой заплыв, для еды, чтобы не быть иждивенцами моро, — ни тени азарта или удовольствия. Телек под наблюдением Пилли и Оли работал весь день, его брали даже к морю, но ничего существенного мы не узнали. О реальном положении дел не было ни слова, разве что иногда сменялся диктор и коротко сообщал даже не о потерях одной или обеих сторон, но исключительно о том, как постепенно затихает вспышка и как вытесняются повстанцы из города. Нам в это верить не хотелось.

Потом телек как отрубило на несколько часов, хотя сам световой сигнал был. Поздним вечером экран вдруг ожил, и мы увидели нового «диктора», незнакомого, и незнакомого же гелла рядом с ним. Оба были в разодранной одежде, с ружьями, голова гелла была забинтована. Гелл был явно смущен, что его видят миллионы глаз, и заговорил другой политор:

«Граждане Политории! Стоит ли объяснять, кто мы? Как вы сами видите, телецентр — в наших руках, также — целый ряд газет в Тарнфиле! Сообщаем вам, что в главных городах страны происходит то же самое. Здесь в Тарнфиле идет жесткая борьба на улицах города. Видеоцентр окружен нашими войсками, и пока мы ведем передачу, нас буквально защищают внизу, так как враг, естественно, хочет вернуть видеоцентр себе. Пока сообщаем вам, что положение в Тарнфиле очень напряженное, уличные бои в разгаре, подкрепление сил поступает с обеих сторон, схватки и бои идут и за пределами города. Охрана центрального и других космодромов — ликвидирована. Космические корабли охраняем теперь мы! Сообщаем еще, что наши гости с Земли тоже охраняются нами в надежном месте. Взяты заложниками член правительства уль Орик и его дочь. Квистор и его люди — в казармах своих войск, где защита пока надежна. Будем верить в успех! Мы постараемся защитить видеоцентр и будем выходить в эфир раз в час. Долгой жизни и победы, политоры!»

Оба они исчезли из кадра, студия уплыла из эфира, остался только светящийся экран. Мы четверо встали и обнялись.

Пилли, которая немного знала язык моро, попросила свидания у Малига-та и все рассказала ему. Вечером состоялся вроде бы торжественный, но молчаливый общий ужин, только глаза моро были теплее, чем обычно. В полной тишине Малигат сказал всего несколько слов.

— Пусть победит тот, кто веками не имел ничего, кроме страданий, а его маленькие радости станут большими и вечными. Прикоснемся нашими душами к душам тех, кто взял в руки оружие, чтобы вернуть себе свободу!

До начала ночи телек заработал еще трижды. В первый раз это было короткое сообщение, что все воюющие геллы получили в руки оружие. Во второй раз (мы обмерли!) диктор оказался прежним, «официальным», он заявил, что войска квистора отбили видеоцентр и «вы вновь узнаете правду о событиях в Тарнфиле и стране». Пока он говорил, а мы, пораженные, тупо глядели на него и не слушали, в студию вновь ворвались повстанцы, диктор был уведен «под белы рученьки», а один из ворвавшихся повстанцев заявил, что события постоянно меняются, они, повстанцы, были выбиты из видеоцентра, но теперь вновь завладели им. Третий «эфир» был снова повстанческим; в коротком сообщении было заявлено, что взят в плен главный военачальник квистории — уль Патр. К сожалению, потери повстанцев значительны, как, впрочем, и войск квистора, но новые повстанцы прибывают.

…Я стоял на краю скалы, обрывающейся к морю, и глядел в воду. Странное это было ощущение: скала, море внизу, нечто подобное было со мною и на Земле, когда папа, мама и я ездили в Коктебель и со стороны Золотых ворот нам позволили подняться на Карадаг. Эти непохожие картины (тогда и сейчас) все- таки так совпадали по облику, что я, на какие-то мгновения перед этим, невольно как бы уносясь на Землю,