— Иногда мы, когда тепло, делаем гнезда на деревьях, за городом. По утрам нас будит гудок, и мы летим на работу.

— А деньги?

— Ну, платят нам мало. Едва хватает. Рассказывают, что лет сто назад один гелл случайно получил сотрясение головы, и это психическое поле перестало на него действовать. И он взбунтовался, один. Его объявили сумасшедшим, ловили, он искал эту машину один, и они его убили.

— Не понимаю, ведь не все политоры такие!

— Конечно нет, борьба существует — только это я и могу сказать. Многие политоры хотели бы изменить такое положение и ради себя, и ради нас, и их немало таких, но…

— Горгонерр и его окружение? — прямо спросил папа.

— Да. Он. И все его предшественники много веков подряд. Их разведка, их армия…

— Вы женаты?

— Да, — Латор улыбнулся. — Мою жену зовут Лата. И дочка Мики. О, если бы видели, как изумительно она летает! Мне показалось — я сейчас зареву.

— А были войны на Политории? — спросил папа.

— Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство. А у вас?

— Две. Потом Земля отказалась от войн навсегда.

— Ас другими планетами вы воевали?

— Латор, — папа засмеялся. — Ваша планета первая, где появились люди, мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а сейчас не знают, что мы здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я никогда не увижу свою жену, а Митя — маму. И никто никогда не узнает, куда мы исчезли.

— О, — сказал Латор. — Так нельзя. Тем более если я правильно догадываюсь, Земля не хотела бы воевать.

— Да, не хотела бы.

— Но… почему вы можете не вернуться… домой?

— Мне кажется — это Горгонерр. Из-за него.

— Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.

— Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.

— Но почему?

— Я сам ломаю голову — почему, а вернее, как избежать плена. Знаете, поговорим об этом после — голова пухнет.

— Вы не против увидеться со мной еще раз?!

— Конечно! И с вами, и с вашей семьей, — но как?

— Если только вы зайдете ко мне тайком. Спросите, где живет Латор. Спрашивайте тихо и только у геллов.

— Пора прощаться, — папа вздохнул. — Извините меня: должны появиться Пилли и Орик.

— О, Орик, — сказал Латор. — Это достойный политор. Ну, я полетел! — Он опять очень легко поднялся, и мы проводили его на лифте наверх. При всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой дикой высоты. Мы стояли высоко над землей на темном балконе, мы видели только силуэт Латора.

— Долгой жизни! — сказал он, садясь на край высоких перил, и чуть тише добавил: — Передайте поклон Орику. — И тут же скользнул в полутьму, но не вниз, а вперед и вверх, как бы скользнул в небо. Несколько мощных взмахов крыльев — и его не стало.

Папа обнял меня за плечи.

— Это сон, Митяй, да? — сказал он.

— Сон, — сказал я. — Это не сон, пап. Если бы это был сон.

— Ей сорок лет, — сказал я папе.

— Кому? Пилли?! Этой… этой девушке — сорок?

— Да, они живут до двухсот, — сказал я. — Как боги.

Тут-то она и позвонила, причем сигнал шел сразу на три аппарата: на основной, домашний, и два маленьких коммуникатора, которые оставил нам Орик.

— Говорит уль Дмитрий, — важно сказал я.

— Это Пилли. Митя! Удобно мне подняться к вам?

— Пулей! — сказал я. — В темпе.

— Что?

— Как можно быстрее. Мы ждем вас.

Через минуту она была с нами. В другом уже платье, не цветастом в обтяжку, а более скромном, однотонном, с рукавами, как крылья у геллов. Боже, какая у нее была улыбка! Это еще нужно было себя уговаривать, что она — физик.

— Я поняла, почему должна подняться мигом, — сказала она. — Вы, конечно, голодны?

Папа пошел на провокацию:

— Как бедные моро, Пилли.

— Да, как бедные моро.

— А почему они голодны?

— Все зависит от того, хороша ли охота. А она несколько ограничена правительством. Простите. Ужин! — Она исчезла и быстро вернулась. — Не умирайте!

— Ваши рукава, как крылья у геллов, — сказал я. Она внимательно посмотрела на меня, изучающе:

— Вы были в городе? В подземном Тарнфиле? А?

— Да нет, — сказал папа. — Просто мы сели в нашу машину и покатались над Тарнфилом. Ну и покалякали с геллами.

— Я вам не верю, — ехидно, но очень мило произнесла Пилли.

— И правильно делаете, — сказал папа.

— Вот уж не думала, что земляне такие врунишки, — сказала Пилли. — Как вам геллы? Или гелл? Или гелла?

— Как? — сказал папа. — Это просто в голове не укладывается — вот как. На Земле этого нет. Мы с такой же завистью смотрим на птиц на Земле, как вы, бескрылые политоры, — на геллов. Теперь-то я понимаю, почему вы отказались от колесного транспорта, а все летаете, хоть и в метре от земли: глядите, мол, геллы, мы тоже не лыком шиты. Летаем!

— Не ехидничайте, — сказала Пилли.

— Здесь, знаете ли, не до ехидства, — сказал папа, глядя на Пилли, и она сразу же очень серьезно поглядела на него.

— Да, вы правы, — сказала она. — Но их судьба вроде в надежных руках, и те, кому хотелось бы до этих рук дотянуться…

— И ударить по ним… — сказал папа, — и освободить…

— Вряд ли сумеют дотянуться, — продолжила Пилли грустно, поняв, что каким-то образом мы уже успели узнать о наличии поля для геллов.

— Вероятно, и планирование, как политорское увлечение, — тоже вид неполноценности, желание не отстать от геллов.

— Возможно, — сказала Пилли. — Хотя это приятно само по себе. У меня высший разряд — я знаю, что говорю.

— Геллы умны, — сказал папа. — Я уверен, не стань они геллами-изгоями, а политорами-геллами, они бы благородно «не ощущали» своего превосходства.