Минуты три Орик простоял на коленях перед Пилли, умоляя ее простить его: он не может обедать с нами, он занят. Пилли потрясающе разыграла оскорбленность и в конце концов простила его. Нам он сказал, что до вечера мы можем делать что угодно — спать, гулять по городу, на всякий случай вот номер его аппарата, вот два микроаппаратика — звонить из любой точки, где бы мы ни находились, вот номер аппарата Пилли, сам он появится вечером, а Пилли, покормив нас, уйдет или побудет с нами, если мы этого захотим.

Честно говоря, я не помню точно, что именно мы ели. Супа не было, но второе — какое-то мясо, овощи, много соуса — напоминало густой суп; всякие непонятные травки, кубики, сладости и напитки — все было фантастически вкусным.

— Мы очень просим вас, — сказал папа. — После обеда побудьте с нами, Пилли. Вам не трудно?

— О! Я с восторгом! — воскликнула она и добавила: — Орик ищет сейчас, нет ли в доме подслушивающих устройств. — Колоссально! — сказал я. — Ну а даже, если они есть, эти устройства, во- первых, когда у нас гости — ведь не заговоры же мы затеваем? А когда мы с папой вдвоем, мы просто снимаем с себя аппаратуру с присосками и говорим, что хотим.

— Ага, — сказала, улыбаясь, Пилли, — они запишут ваш язык, а потом прослушают, надев на себя такую же, как у вас, аппаратуру, то есть получат перевод.

— Балда! — воскликнул я и хлопнул себя по лбу, а Пилли рассмеялась. Чириканье, да? Вполне. Но у нее — нежнейшее.

— А этот наш разговор, — сказал папа, — вполне заговорщицкий, не так ли, Пилли?

— О да! Но здесь, в столовой, записывающих устройств нет — я проверила еще до вашего приезда.

Папа развел руками. А я млел: фея-разведчица!

— Знаете, Пилли, — сказал он. — Что-то я плохо понимаю: Орик и вы, допуская слежку за нами вашего правительства, не скрываете этого от нас. Вы же нас совсем не знаете! Может быть, Земля настроена агрессивно.

— Да?! — сказала Пилли. — Каким это образом? Ваш корабль был уже изучен, когда он был на борту Карпия. На такой вашей штуке до нас и не долететь. Во-вторых, вы, скорее, просто пленники. И еще есть ощущение, что Земля не агрессивна.

— Да, это так, — сказал папа. — Но вы-то откуда об этом знаете? Земля — это масса государств, масса правительств, а вы делаете вывод, глядя на нас, всего лишь двоих землян.

— Политории важно понять, воинственны вы или нет и какой у вас уровень техники, в том числе — военной. Если он ниже нашего, нам бояться нечего. А похоже — так оно и есть.

— Но если это и так — нам-то есть чего бояться?

— Не могу сказать ничего определенного, — ответила Пилли, — догадки — не в счет, а знания мои ограниченны. Сфера политики — тем более такой — скрыта в глубинах самой этой сферы. Мне туда входа нет, хотя я и физик по профессии.

— Вы ходите на работу, Пилли? — спросил я. — Фи-изик?!

— Нет, — она улыбнулась. — Я закончила «Сверхособую школу Хозяйки Дома» и Высший Технициум, как физик. Если я не склонна ходить на работу, но тем не менее хочу получать… деньги (я только сейчас сообразил, что Сириус хоть и без поводка, но в ошейнике и наморднике, и снял их), я могу и не ходить, но обязана раз в два года представлять Высшему Техническому Совету какой-либо научный труд, а они его оценивают. Дома у меня лаборатория.

Вошел Орик и сказал, что «слушалок» нет.

— Что же, — сказал папа. — Горгонерр не успел или не захотел это сделать?

— Пока нет окончательного представления об уровне вашей цивилизации, нет и уверенности, что вы и сами эти штуки не обнаружили бы, а случись это — полный провал в попытке установить контакт. Горгонерр не так глуп.

И, быстро попрощавшись, Орик умчался, сказав, что двери внизу башни и двери квартиры закрываются сами, а открывают их просто прикосновением этих вот двух пластинок — желтой и красной, и отдал их нам.

— Спасибо, Пилли, что вы остались посидеть с нами, — сказал папа, и в этот момент Сириус, пришедший в себя после ошейника и намордника, вякнул и запрыгнул на колени Пилли. Самовнушение поразительно: мы с папой выдумали, что у него ядовитые зубы, — мы же и вскочили в испуге. Но Пилли улыбнулась и стала гладить кота.

— Кольво, кольво, славный, — повторяла она. — Хороший кольво. Как его зовут? Сириус? Странно. Очень похож на наших кольво. Вы от нас так далеко; а кольво — одинаковые, да и политоры вполне похожи на вас… Похожа я на женщину Земли?

Папа, улыбаясь, кивнул, а я сказал:

— Очень! Очень! И у наших — тоже сзади нет глаза, Пилли! (Она рассмеялась.) И еще — вы очень, невозможно красивая!

— Спасибо! — сказала она. — Наш интерес друг к другу был бы более высок, если бы вы и мы были так же разумны, но кто-то из нас имел, например, облик… слизняка со щупальцами.

— Конечно, — сказал папа. — Вы открыли две планеты… Кстати, это тоже снижает реакцию на нас…

— Очень-очень частично, — сказала Пилли. — Мы именно открыли их. Не более. Они — полудикари. Аппаратики — для связи с ними, чтобы не учить их язык.

— Вы с ними общаетесь. Зачем?

— Мы берем у них металлы, сырье для топлива. В обмен.

— Я не спрашиваю, на что, — сказал папа.

— Спасибо. Ничего особенного мы им не даем. — Это она сказала чуть грустно. — Я почему-то ни на секунду не испугалась Сириуса.

— Он разбирается в политорках, — сказал я.

— Наверное, люди изучали языки друг друга или изучали какой-то один, наиболее удобный для всех.

— Похоже, — сказал папа, — но не совсем.

— Прошу вас, оторвите от себя присоски и поговорите.

Мы исполнили ее просьбу и, глупо поглядев друг на друга, поговорили о том, что Пилли — это какое- то совершенство, судя по ее отношению к ядовитому Сириусу. Затем Пилли сделала нам знак замолчать и заговорила сама. Потом, опять жестом, попросила нас вернуть присоски на свои места.

— Ваш язык — это что-то чудовищное, чуждое, страшное, — сказала она. — И полагаю, что наш для вас…

— Да, тоже полная дикость, — сказал папа. — Не язык, а набор технических звуков разных частот плюс голоса, точнее, звуки каких-то птиц с металлическим оттенком.

— У политоров, в отличие от вас, очень сильно выпирает грудная клетка, может, отсюда и разница голосовых аппаратов. У наших женщин тоже, но, по-моему, это менее заметно и уж внешне никак нам не вредит. Да? Ведь верно?

— Угу, — сказал папа смущенно.

— Теперь вывод, — продолжала Пилли, не переставая гладить Сириуса и бесстрашно запихивая ему в рот кусок какой-то еды; он отбивался от нее всеми четырьмя лапами, но ел. — Вывод. Вы на Земле обошлись без машинно-языковой связи. Мне почему-то кажется, что вы, конечно, могли бы ее создать для себя. Это наверняка была бы машина огромных размеров, в память которой были бы заложены все слова всех языков и многочисленные каналы связи внутри. Скажем, кто-то нажимает кнопку своего языка, а другой — своего, и можно разговаривать. Фу, как нудно и долго я рассуждаю. Но маленький аппаратик, вроде нашего, вы бы создать не могли и не создали. Для меня, например, этого достаточно для оценки уровня вашей техники вообще.

— Да, не создали, — сказал папа. — Но почему не могли бы?