– Что с того? – он простодушно покачал головой. – Все это несущественно!

Я не верил своим ушам.

– Ну, если для тебя позор ничего не значит, подумай о другой стороне дела, – сказал я. – Сплетня разойдется и может опозорить девушку.

Мои слова явно не возымели на него действия.

– Неужели? – изумился он с наивностью малого ребенка.

– Конечно, может! Ты бы не хотел, чтоб это случилось?

– Н-у-у (задумчиво), не знаю. Не пойму, почему это так важно.

– Вот дьявольщина! Какая-то детская глу… Нет, это просто… Можно в отчаяние прийти. Ты любишь ее, и в то же время тебе все равно, загубил ты ее доброе имя или нет?

– Я ее люблю? – У Шварца был обескураженный вид человека, безуспешно пытающегося разглядеть что-то сквозь туман. – Да я вовсе не люблю ее, с чего ты взял?

– Подумать только! Нет, это уже слишком! Да провалиться мне на этом месте, если ты не ухаживал за ней!

– Да, пожалуй, это правда.

– Еще бы, еще бы! Что же получается – ухаживал, а сам ее не любишь?

– Нет, это не совсем так. Я, кажется, любил ее.

– Ну, продолжай, продолжай, я пока отдышусь, приду в себя. Ох, даже голова закружилась.

– Теперь вспомнил, – заявил он безмятежно, – да, я любил ее. У меня это вылетело из головы. Впрочем, не то чтобы вылетело, просто это было несущественно, и я думал о чем-то другом.

– Скажи, а для тебя хоть что-нибудь существенно?

– Разумеется, – улыбнувшись, живо отозвался Шварц. – Но быстро сник и добавил скучающим голосом: – Но не такие пустяки.

Слова двойника почему-то тронули меня: мне послышался в них стон изгнанника. Какое-то время мы сидели молча, думая каждый о своем, потом я снова начал разговор.

– Шварц, я в недоумении: такая милая девушка, ты, несомненно, любил ее, а теперь…

– Да, – спокойно согласился он, – ты прав. Кажется, это было вчера… да, думаю, вчера.

– О, ты думаешь! Но все, конечно, несущественно. Господи, и зачем тебе любовь? Такой пустяк! Но теперь ты к ней изменился. В чем дело? Что произошло?

– Что произошло? Ничего. Насколько мне известно, ничего.

– Вот так так! Нет, видит бог, у меня ум за разум зашел! Послушай, Шварц, ты же хотел жениться на Маргет!

– Да. Совершенно верно. Я полагаю… вчера? Да, пожалуй, вчера. Я должен жениться на ней сегодня. Если память мне не изменяет – сегодня, во всяком случае, очень скоро. Такова воля мастера. Он приказал мне жениться.

– Ну… просто слов не нахожу!

– В чем дело?

– Ты и к женитьбе так же безразличен, как ко всему прочему. Никаких чувств, никакого интереса. Слушай! Должно же у тебя быть сердце, хоть и за семью замками! Открой его, дай ему воздуха, покажи хоть самый краешек! Господи, как бы я хотел оказаться на твоем месте! Неужели тебя не волнует, женишься ты на Маргет или нет!

– Волнует? – удивленно переспросил Шварц. – Конечно нет. Ты задаешь поистине странные вопросы. Я гадаю, гадаю, гадаю – пытаюсь разобраться в тебе, понять тебя, но вокруг туман, сплошной туман; ты – загадка, тебя никто не поймет!

Какая наглость! И это он про меня! Он – хаос невообразимой зауми, он, кто и пары слов не молвит в простоте, чтоб сам черт не сломал над ними голову.

– Скажите на милость! – вспылил я. – Ты не можешь меня понять! Здорово придумал! Гениально! Слушай, когда ты появился здесь, я полагал, что мне известно, зачем ты пожаловал, я думал, что все наперед знаю, я бы сразу сказал, что ты пришел упрекать меня за то… – тут я осекся и после легкой заминки перевел разговор на другое: – Шварц, когда ты явился, на душе у тебя было неспокойно, я по лицу видел, но если ты и намекнул мне о цели своего прихода, я не уловил, каким образом. Так как же – дал ты мне понять, зачем пришел, или нет?

– О, нет, – ответил он, сразу оживившись, – все, о чем мы говорили, – несущественно. Можно, я скажу, зачем пришел, сейчас? Прошу тебя, выслушай! Я буду так благодарен!

– Ну, разумеется, с радостью! Наконец-то ты проснулся! О, да у тебя есть и сердце, и страсть – вон, горит в глазах, как звезда! Начинай, я – весь внимание, весь сочувствие!

Да, теперь он был совсем другой. Туман рассеялся, смятение, растерянность исчезли с его лица, ясного, одухотворенного, полного жизни.

– Я пришел к тебе не для праздного разговора, – сказал Шварц. – Напротив. Я пришел с дрожью в коленках, пришел просить, умолять, заклинать тебя сжалиться надо мной!

– Сжалиться – над тобой?

– Да, сжалься, помилосердствуй – освободи меня!