Моментально вскочив с постели, я помчалась… голосовать. За молодых, как велела бабушка. По дороге я вдруг начала хохотать сама же над собой: я ведь тоже стала жертвой Павловского! Ведь если бы я была уверена, что правые опять все профукали и не попадают в Думу, я бы, разумеется, не стала тратить свой выходной на голосование!
В журнале-то Власть я, конечно, абсолютно точно спрогнозировала неделей раньше такой расклад голосов. Но одно дело – прогнозы в статье, а другое дело – тратить личное воскресенье на аутсайдеров.
Едва я успела, справив гражданский долг, отойти от урны, позвонила секретарша Волошина:
– Лена, Александр Стальевич ждет вас часам к восьми вечера. Сможете подъехать?
В Кремле было пусто, как после ядерной войны.
Поднявшись в кабинет Волошина, я застала его там ОДНОГО. И даже в приемной никто не ждал. Картина – нереальная.
Он усадил меня в кресло за журнальным столиком, а сам направился к письменному столу:
– Подождешь минутку? Мне надо с Путиным поговорить…
Когда секретарша соединила его по телефону с Путиным, Волошин безо всякого пиетета, а наоборот, – тоном старшего товарища, произнес в трубку:
– Володь, слушай, мы тут все договорились к одинадцати часам вечера подъехать в штаб Единства. Ты тоже подъезжай, ладно? Нужно ребят поздравить. Ага, ну пока…
Я напомнила Волошину, что он обязан отвести меня туда, где подтасовывают результаты – в так называемый Ситуационный центр президента, организованный ФАПСИ.
– Да ничего там интересного нет, – засмеялся Волошин. – Они даже мне вон старье какое-то подсовывают – посмотри!
Я взглянула на сводки на столе у Волошина и убедилась, что он действительно знал не больше, чем к тому моменту, стараниями Глеба Павловского, знала уже вся Москва.
– Ну ладно-ладно, любопытная Варвара, – пойдем, я отведу тебя в Центр…
И Волошин проводил меня на первый этаж, в строго охраняемую зону, куда стекалась вся информация по выборам.
Меня ожидало горькое разочарование Центр представлял из себя просто большую комнату с парой мониторов, где выводились те же данные, что и в Центроизбиркоме, и третьим монитором, вообще включенным на канале НТВ. Вот и все государственные тайны…
– В принципе, мы могли получать данные о результатах голосования напрямую, минуя Центризбирком, потому что электронная система подсчета голосов ГАС Выборы работает как раз по нашим каналам, – откровенно признался мне глава ФАПСИ Владимир Матюхин, спокойно глушивший коньяк в отдельной комнатке ситуационного центра. – Но у них там все время почему-то какой-то файл не проходит…
Короче, ФАПСИ не оправдало в моих глазах своей репутации суперосведомленного ведомства. Работа у подчиненных господина Матюхина шла из рук вон плохо – если им и удавалось вывести на мониторы какие- то собственные цифры, то они все равно опережали официальные ЦИКовские данные всего лишь минут на 10-15.
Впрочем, Кремлю суетиться уже было нечего – мочилово конкурентов и без того благополучно завершилось.
Когда после полуночи в Кремль на совещание к Волошину начала съезжаться вся кремлевская тусовка, ко мне подскочил ликующий Юмашев:
– Вот, Лена, смотрите, как мы работаем!
Валя вытащил из кармана свой пейджер и гордо показал мне сообщение, датированное 9.51 утра воскресенья: Это очень похоже на победу. Перезвони. Глеб.
В том, что отправителем был тот же самый Глеб, который в тот день разнес весть о победе Единства по всей стране еще до закрытия участков, сомнений быть не могло. Павловский стал безусловным героем дня. Победная истерия, которой политтехнолог умудрился за несколько часов инфицировать, как вирусом, через Интернет, всю страну, наверняка добавила по нескольку очков и Единству, и СПС. Публикация результатов опросов в день выборов, по тогдашнему закону, была запрещена. Но судить победителей было уже просто некому. Да и незачем. Фарш невозможно провернуть назад.
В отличие от своего будущего супруга Татьяна Дьяченко старалась держаться невозмутимо, как будто она никогда и не сомневалась в таких результатах выборов, как будто еще 5 месяцев назад у Единства не было катастрофических 3 %.
– Что вы, Лена, о каких неожиданностях можно говорить: у нас все было с самого начала абсолютно просчитано…
Юмашева же, наоборот, на моих глазах все больше захлестывала эйфория, граничившая уже с истерикой. На кону ведь действительно стоял вопрос о жизни и смерти ельцинского окружения, и в отличие от меня, журналистки, для Вали эти слова имели не образное, а самое что ни на есть буквальное значение.
В том, что Лужков с Примаковым, придя к власти, не замедлили бы расправиться с Ельцинской Семьей, не сомневался тогда никто из заинтересованных лиц.
И именно в минуту победной эйфории после пережитого недавно животного страха за собственную шкуру, Валентин Борисович Юмашев и раскрылся лучше всего. Будущий ельцинский зять скакал как мячик перед монитором, не переставая потирал ручки, неестественно хихикал и корчил издевательские гримасы монитору, на котором выступали Лужков с Примаковым.
Словом, бывали в моей жизни эстетические переживания и получше.
В какой-то момент Юмашев совсем уже сорвался и затеял визгливую перепалку со своими виртуальными врагами на телеэкране:
