— Да рази посмею? Но я не знаю, что ты хочешь услышать!. Он волхв Владимира. Тот в нем души не чает… Видать, в детстве мечтал стать поводырем медведя. Когда я их видел, они почти всегда были вместе…

— Он что-то советовал князю?

— Конечно!

— Что?

— Да рази я не сказал, — выкрикнул он, — если бы слышал?

Она медленно кивнула, не сводя с него глаз:

— Понятно, князь без него ни шагу… Сам хитер как змея, в Царьграде всяким коварностям обучился, но все равно без этого.. ни ногой за порог…

Залешанин воскликнул:

— Точно! Нашел с кем советоваться. Медведь, он и есть медведь. Здоровый — это точно. Хату свернет, когда рассердится.

Она поморщилась:

— Он часто сердится?

— Ни разу не видел, — признался Залешанин. — Но должон же как-то силу показывать? Я б не утерпел.

— Ты прост как дрозд, — сказал она презрительно. Веки ее опустились, скрывая взгляд. Залешанину она вдруг показалась очень красивой и печальной. Сердце кольнуло тревогой, странным предчувствием беды или близкого несчастья.

Княгиня хранила молчание, Залешанину почудилось, что в горнице словно бы появились незримые стражи, придвигаются к нему, растопыривая лапы. Он уж слышал жаркое дыхание на затылке, запах мяса с чесноком, торопливо сказал, только бы привлечь ее внимание:

— Я что-то не зрел его волхования! Другие колдуны то коров лечат, то тучи гоняют к соседям, то черными котами оборачиваются… А он как стал медведем, так и остался… Дурак, видать. Туда оборотиться сумел, а обратно… Ты его побьешь враз! Вон ты какая злая да сильная…

Она встрепенулась:

— Он выглядел больным?

— Медведь-то? — удивился Залешанин.

— Верховный волхв! — напомнила она со строгостью в голосе.

Она сделала знак пальцами, Залешанин почувствовал, как его спина перестала ощущать горы мяса и мускулов сзади, затем он услышал, как негромко хлопнула дверь. По ее взгляду он понял, что они остались одни в огромной палате.

— Он выглядел больным? — повторила она с тревогой. — Усталым? Измученным?

Залешанин в замешательстве развел руками:

— По его морде разве заметишь?

Она чуть вздрогнула, словно приходя в себя, натянуто улыбнулась:

— Нам придется с ним схлестнуться однажды. Потому я хочу все знать о нем. И с кем он встречается, как одет, что ест, часто ли моется, здоров ли…

Залешанин наконец понял:

— А-а-а-а! Да, знать врага — первое дело. Нет, он не устоит. Он больше занимается звездами, а такие не видят, что под ногами. А ты, наоборот, вот как змея ползаешь только по земле, на небо тебе наплевать… даже не плюнешь, ты вся здесь, опасная и злая. Он перед тобой как овца перед волком! Говорят, он мудр, но что самая большая мудрость супротив хитрости? Да и говорят же в народе: против умного устоишь, а супротив дуры оплошаешь.

Она подумала, покачала головой:

— Нет, против дуры он устоит. Для того и звериную морду выпросил… Дуры сами разбегутся! Он, дурак, все еще думает, что я заклятиями стараюсь вернуть ему людской облик!.. Дурак, еще какой дурак… Кто ж в мужчине видит личину? Разве что девчонка какая малолетка, но не женщина. Личина важна для нас, женщин… А он и в звериной личине тот же витязь, равного которому нет…

Голос ее дрогнул, а в глазах на миг проглянула такая бездна, что Залешанин отшатнулся, будто одной ногой завис над краем пропасти, и сдуру посмотрел вниз. Сердце колотилось, в голове заметались суматошные мысли, словно застигнутые в амбаре за кражей зерна воробьи.

В великом изумлении промямлил:

— Так у него же… рыло-то, рыло!.. Морда, то есть… От него народ шарахается. А приснится такой, всю жизнь дергаться будешь!

Взгляд колдуньи был полон презренья:

— Он и сейчас красивее всех мужчин Руси!.. А что рыло… так у каждого мужика рыло, что тут дивного? Он с и рылом всех краше.

Голос дрогнул, Залешанин уловил глубокую печаль, а когда всмотрелся, то морозом пробрало по коже. В глазах колдуньи стояла такая тоска, такая боль, что он пробормотал в замешательстве:

— Ты чего… брось… Ты вон какая красавица! Да за тобой прынцы пойдут как гуси на водопой, только крякни. Чего тебе еще надобно?