с такой силой, что он только руками взмахнул, как большая железная птица, а затем ощутил, что падает навзничь в бездну…
Упал на вязанки с хворостом, но оглушило так, что поднимали под руки. Слышал наверху горестный и яростный крик, свирепо улыбнулся. После такого удара никто еще не выживал. Одним сыном у надменного ярла стало меньше.
Озверевший Березовский велел бросать к стенам замка связки хвороста. Бояре, прибывшие с ним, приуныли, ибо слухи о богатствах ярла передавались из поколения в поколение, вырастая в размерах, но простые ратники приободрились, охотно ухватили топоры и кинулись к лесу.
Вскоре вязанки хвороста полетели к стенам. Сверху перестали лить горячую смолу, изредка бросали камни. Яродуб сам бросился с факелом, на него швыряли камни размером с бычью голову, но он укрылся огромным, как ворота, щитом, деловито поджег нижнюю вязанку, выждал, когда огонь разгорится, и только тогда попятился, содрогаясь от тяжелых ударов. Напоследок на него сбросили целое бревно, но богатырь только содрогнулся, как тонкое деревцо, под сильным ударом, щит разлетелся вдрызг, а Яродуб воротился к отряду. Шлем его надвинулся на глаза, но когда с него сняли, на лбу пламенела глубокая ссадина, да слегка поцарапало краем шлема шею.
— Все, — сказал он хрипло. — Я отомщу им…
— Теперь они наши, — засмеялся Березовский с облегчением. Он огляделся по сторонам. — Только бы никто из окрестных весей не послал гонца в Киев…
Яродуб удивился:
— Разве Владимир не разрешил?
— Разрешит, — ответил князь с заминкой. — Но надо сделать все побыстрее! Иначе может и остановить. Когда гибнет слишком много, это уже междоусобица.
Вокруг замка полыхало, черный дым заползал в окна, выедал глаза, в горле першило. Четвертый сын, ему было всего пять лет, заплакал, прижался к матери:
— Мама!.. Брунька сказала, что нам предлагали уйти…
— Да, сынок, — ответила мать тихо.
— Мама!.. Я боюсь… Почему мы не уходим?
— Это только жизни, — ответила мать тихо, она поцеловала в толстую щечку, прижала к груди. — Всего лишь наши жизни.
— Я боюсь!
— Всем страшно, — ответила она прерывающимся голосом. — Все боятся, даже твой неустрашимый отец… Но мужчины живут так, как надо. А не как хотят.
Под дверь начала вползать широкая струя дыма, настолько черного, что в нем меркло и погибало все живое. Малыш с ужасом смотрел на черный дым, что поднимался все выше и выше, достиг его колен, упорно поднимался выше:
— Мама! Я не хочу!..
— Ты мужчина, — сказала она, из глаз выкатились крупные слезы, побежали по щекам, оставляя мокрые дорожки. — Хоть маленький, но мужчина…
— А ты?
— Я не мужчина… но я человек.
Дверь распахнулась, дым хлынул победной волной. Вместе с дымом, почти скрываясь в его волнах, вбежала Брунька, четырнадцатилетняя дочь ярла. Ее назвали Брунгильдой, но еще в колыбели она была настолько похожа на тугую сочную почку дерева, готовую распуститься, что ее тут же прозвали Брунькой, и она росла чистенькая, веселая и румяная, похожая на бруньку, готовую распуститься в яркий цветок.
— Мама! — закричала она. — Они проломили ворота, там сеча! Все бросились туда, а с этой стороны у них нет никого…
Мать, посадив сына повыше, бросилась к постели. Вдвоем с дочерью они быстро связали длинную веревку из простыней, Брунька остановилась перед окном:
— Мама… может быть сперва ты?
— Не болтай глупости, — фыркнула мать. — Это окно слишком узко для моего зада. А ты худая, как червяк. Торопись!
Она привязала край за железный крюк ставней, остальное выбросила в окно, и Брунька протиснулась следом. Платье разорвалось, на лице девочки были страх и стыд, мать остается на смерть, но Гунихильда велела сурово:
— Ты должна выжить!.. И вернуться с людьми, кто способен отомстить за подлое нападение.
— Мама, я люблю тебя!
— Спеши. Мы будем следить за тобой… оттуда, когда ты будет мстить.
Брунька, захлебываясь слезами, начала опускаться по каменной стене. Веревка из простыней была толстая, пальцы цеплялись хорошо, она была уже у самой земли, когда внезапно услышала мужской крик:
— Стой! Стой, паскуда!
Она разжала руки, ноги ударились о землю. Она упала, услышала быстро приближающийся конский топот. Густой мужской голос проревел что-то оскорбительное. Она вскочила на ноги, вот виден лес, бросилась в ту сторону…
Сильный удар в спину бросил ее лицом вниз. Она ощутила сильнейшую боль, почему-то в груди, упала, ухватилась руками за истоптанную копытами землю.
