голос печенежского хана.
— Поговори с ними, — сказал он Белояну, — я не могу… Их лица… Когда увидят…
Белоян сам опустил взор, чтобы не видеть перекосившегося лица князя. Нет страшнее зрелища, чем когда плачут суровые мужчины, которые не умеют плакать.
Голос архимандрита прогремел с такой мощью, что стены дрогнули, а с потолка сорвалась изразцовая плитка. Фивантрокл отпрыгнул от стола. Высокое зеркало напротив наливалось светом. Проступила высокая фигура в блистающей одежде, в золоте, с роскошным посохом в руке, который уже нельзя было назвать посохом. Голос прогремел тихо, но в нем слышался лязг клещей палача:
— Ускользнули?
Фивантрокл протестующе выставил руки. Пальцы тряслись, страх заполз в сердце, а слова выкатывались неровные, словно с оббитыми краями:
— Не… совсем!.. Главного устранили. Теперь его вороны… клюют. Ускользнул только его слуга… Или не слуга… но не воин…
Изображение в зеркале колыхнулось, как будто в чистой воде от крохотной волны, но голос грянул с такой мощью, что задребезжали магические кристаллы на столе.
— Но щит с ним?
— Да… но это недолго! — пискнул Фивантрокл. — Позволь, о, Посланец Нового Бога, сообщить тебе, что нам удалось сделать…
Он кланялся, кланялся, а архимандрит, все еще во власти гнева, грянул:
— Ну? Только быстро!
Фивантрокл торопливо загнул палец:
— Ратигай по наущению матери убьет отца и станет вхож в терем князя, даже его спальню…
— Что за черт… Прости, Господи, с языка сорвалось, что за Ратигай?
— Ратигай, — объяснил Фивантрокл, — сын знатной в Царьграде Илиссы. Она вышла за русича, живет в Киеве, но мы сумели посеять в ее сердце неприязнь к мужу и чрезмерную любовь к сыну. Она сумела его убедить, что если он убьет своего отца, якобы смертельно обидевшего ее, то он спасет и ее, и сам станет вместо него воеводой… А воевода вхож в покои великого князя Владимира даже ночью.
— Неплохо, — поморщился архимандрит, — но меня интересует, что со щитом…
— Мы сумели подтолкнуть князя Березанского против ярла Гордона…
Он перевел дыхание, к нему постепенно возвращалась ясность мысли, а голос стал увереннее. По зеркалу пробежала мелкая рябь. Архимандрит спросил с брезгливым отвращением:
— А при чем там какой-то князь… Если я помню верно, то он на стороне их верховного князя Владимира? А ярл Гордон вовсе не сторонник Владимира? Их стычка нам не помешает и не поможет…
«Хорошая память»— , невольно мелькнуло в голове Фивантрокла. — «Мельком сказал в прошлый раз, кто и где сидит на каких землях в Новой Руси, а этот все запомнил. Или же Русь стала такой занозой, что все время помнит, перебирает всех, как араб зерна четок?»
Он поклонился:
— Князь Березанский спит и видит вольности своих предков. Владимир их урезал по самые… гм.. А ярл Гордон… Конечно, он вовсе не ярл. Когда Рюрик привел с собой завоевателей, то его уцелевшие после боев воины получили во владения села, а то и города. Потомки Рогволода до недавнего времени сидели в Полоцке, а Гордон, один из простых, но доблестных воинов, получил земли вверх по Днепру. Себя, понятно, назвал ярлом, раз уж сам ярл Рюрик стал великим конунгом, то бишь, князем, потомки Гордона жили припеваючи, став владетельными боярами. Нынешний Гордон — это правнук того первого Гордона. Они имя основателя рода так и передают через три поколения… Князья полоцкие да Гордон — последние из прямых потомков тех, кто пришел с Рюриком. Но Полоцк Владимир недавно взял, княжество полоцкое перестало существовать, теперь то земли киевские тоже, вернее — земли Новой Руси, а вот Гордон… Потомки первого Гордона всегда служили сперва Рюрику, потом Игорю, Святославу, только Владимиру никто не служит, но власть его признали, налоги платят…
— Но не получится ли, что лишь укрепим власть варварского князя Владимира? Этот Березанский устранит ярла… как там его… а Владимир за самовольство казнит или сошлет этого… Березанского, а все земли заберет себе! Как опустевшие владения того ярла, так и земли самого Березанского?
Фивантрокл, смертельно бледный, клятвенно прижал ладони к груди:
— Все просчитано! Все. Как всегда, на захваченных землях потомки грозных завоевателей быстро жиреют, разучиваются держать в руках оружие. Здесь их кормят подневольные славяне, а они проводят время в бесконечных пирах да таскают в постели местных девок. Березовский сомнет Гордона быстро, без особой крови. А Владимиру такое самоуправство можно подать как желание выслужиться перед ним. Мол, убрали и последних из потомков пришельцев.
Архимандрит слушал столь внимательно, что его изображение выступило рельефно из плоской поверхности металла. Брови поползли вверх:
— Но в самом ли деле потоки грозного викинга не отобьют приступ? У них, я слышал, не деревянный терем, а настоящий замок из камня. И дружина немалая…
Своя сеть доносчиков, понял Фивантрокл. Иначе откуда такие подробности? Врать нельзя, сразу поймает… А эти христиане не свирепые язычники. Эти будут мучить не только тело, но и душу, а сожгут уже совсем остатки бренной плоти…
— Святая церковь, — сказал он почтительно, — убедится, насколько точно мы просчитываем. Эта дружина, я уже сказал, только пьянствует да по девкам… А князь Владимир, узнав о захвате владений Гордона, лишь отмахнется: черт с ними! По крайней мере, князь Березовский состоит на службе, а его сын, Яродуб Могучий, служит в отборной дружине киевского князя и сидит за столом для сильнейших богатырей. Ну, а Яродуб Могучий, как и было предусмотрено, став властелином новых земель, встретит того удачливого вора, что возвращается из нашего Царьграда. Ибо Залешанин, так его звать, поедет через нынешние земли