размахивал кистенем. Один купец, высокий и такой же золотоволосый, как Рагдай, только с бородкой, так махнул одного закованного в железо гиганта, что тот пролетел по воздуху сажени три, прежде чем грохнулся на каменные плиты.
Залешанин прохрипел изумленно:
— Ого!.. Такой удар! Какой же ты купец?
— Купец, — буркнул тот недовольно, будто его заподозрили в обвесе покупателей.
— Ну да, — восхитился Залешанин, — ты богатырь под личиной купца?
Последних воинов сбросили в воду, Рагдай отступил по сходням, зло махал Залешанину. По причалу забегали еще люди с оружием, чиновники. Со стороны города бежал целых отряд, впереди на резвых конях неслись десятка два всадников.
— Купец я, — повторил золотоволосый недовольно. — Зовут меня Садко, я здесь по торговым делам. В Индию, страну чудес, еду. За жар-птицей. А в Царьграде отдыхаем, корабли смолим, паруса то да се, мачты меняем. Дурень ты, что не сказал сразу… Ну хотя бы промычал.
Залешанин удивился:
— А говорят, что новгородцы нас не любят.
Садко удивился:
— Тю на тебя! Вот дурень… А кто ж вашего князя привел в Киев и посадил вооруженной рукой, как не новгородское войско?.. Беги на корабль, вон уже паруса вверх пошли… А мы тут задержим малость.
Залешанин отступил на сходни, крикнул оттуда:
— Но вы-то выкрутитесь?
— Авось, — ответил Садко весело. — Не в таких делах бывали!
Глава 36
Хозяину корабля Рагдай показал перстень великого князя, для убедительности добавил кошель с золотом, наказы князя должны выполняться в охотку, и корабль в открытом море свернул, потом свернул еще и еще, запутывая погоню, а когда после недолгого плавания показался скалистый берег, Залешанин уже понял с холодком в сердце, что высадят их в самом поганом месте.
Хозяин сказал напряженно:
— Как только песок заскрипит под днищем, сразу за борт!..
— Зачем такая спешка? — спросил Залешанин сердито. — Не блох ловишь! Двое таких героев тебе честь оказали…
— Волна, — коротко бросил хозяин. — Если уйдет, никакие герои корабль не вытащат. Хотя, конечно, попробуем. У тебя вон какая шея здоровая…
Залешанин спешно побежал собирать вещи.
Море поднималось, надвигалось на берег. С каждой волной вода продвигалась дальше, поднималась, наконец начала переливаться через узкую щель в прибрежных скалах. Хозяин, напряженный как тетива, едва не вываливался за борт, наконец махнул рукой:
— Давай!
Шелестнул парус, корабль понесло вперед. Правый борт отвратительно скрежетнул по камню, впереди открылась каменистая равнина. Рагдай успокаивал коня, гладил по бархатным ноздрям. Работники суетились как муравьи в разворошенном мурашнике, кричали сорванными голосами.
Залешанин ошалел от крика, спешки, в которой мало что разумел, и лишь когда ощутил под ногами твердь, мокрый и с клочьями мокрой пены на ушах, перевел малость дух. Рядом выводил на берег коней Рагдай, собранный и спокойный.
— Не ушибся? — спросил он ровным голосом.
— Пошел ты! Я ж не рыба, чтоб вот так…
Волна догнала, ударила под колени. Залешанин рухнул на спину, барахтался, захлебываясь, а когда поднялся, первое, что увидел, был корабль, который подхватила последняя высокая волна и вынесла через узкую щель обратно в море. А далеко-далеко, на самом виднокрае, виднелись белые паруса трех кораблей.
— Не догонят, — хладнокровно заметил Рагдай. — У нашего не корабль, а летающая рыба… Но нам придется тоже отрастить крылья.
Залешанин выбрался, вода хлестала даже из ушей, прохрипел:
— Думаешь, рискнут высадиться здесь?
— Вряд ли. Но перехватить нас еще можно.
Залешанин с проклятиями вскарабкался в мокрое седло. Вода стекала широкими струями. Откуда столько, словно все море захватил с собой, а Рагдай, сухой, как корка прошлогоднего хлеба, рассматривал его с брезгливой жалостью.
— Да едем уже, — огрызнулся Залешанин. — Едем, не видишь?
Навстречу дул слабый ветер, от которого во рту стало так сухо, что язык царапал небо и десны. В груди першило. Залешанин чувствовал, что хотя нет иссушающего зноя, но он весь иссох, вся вода из него уходит через все поры, тело скукоживается, как лист над костром.
Степь гремела под копытами. Сухие стебли лопались с хрустом, но ни грохот копыт, ни треск сухих трав не заглушали многоголосый радостный вопль мириадов кузнечиков, кобылок, жуков, что верещали песни, орали, перекрикивали один другого. Им не сухо, не жарко, подумал Залешанин тоскливо и с завистью. И