державу, не обнажая меч.

Агафирс выпрямился. Он был красив, во всем облике проступала гордость. Глаза заблистали, словно именно это был его звездный час, словно именно сейчас он совершал свое самое великое деяние в жизни.

Его и без того звучный голос грянул как гром:

– Я не могу, чтобы погибла держава. С тебя, дурака, взяли клятву не мстить ни мне, ни тем, кто устраивал заговоры? Так вот, знайте все: я один виноват во всем! Я один посылал по твоему следу убийц, я один платил этим убийцам, я один организовал этот поход, а женщины вообще ни при чем, как и эти дурацкие колдуны… Я, только я смог все это совершить!

Его рука метнулась к поясу. В ладони блеснула рукоять длинного узкого ножа. Но он сам не сдвинулся с места, и дернувшиеся к нему с мечами наголо Турч и пара его воинов остановились, ждали.

Агафирс стал еще выше, лицо осветилось, а глаза заблистали, как у грозного бога.

– Только я один виноват!

Острие ударило в левую сторону груди. Кольчуга звякнула, Агафирс перехватил рукоять и другой рукой нажал. Длинное лезвие медленно погрузилось по самую рукоять. Лицо начало бледнеть, изо рта брызнула струйка крови.

Но глаза горели победой. Он прохрипел:

– Ты запомнил? Больше нет тех, кому ты клялся не мстить. Всех остальных… можешь карать… по праву…

Он пошатнулся. Октарас и Турч подхватили его с двух сторон. Переглянулись недружелюбно, но вместе опустили на забрызганные кровью каменные плиты.

Скиф еще смотрел потрясенно на старшего брата. Полководцы Скифа и Агафирса молча переглянулись. Агафирса надо будет похоронить по-тцарски и с воинскими почестями. Он и смертью своей спасает будущую державу!

Ибо теперь можно карать любого без оглядки на клятву.

В глазах Турча было мечтательное выражение. Октарас взглянул коротко, кивнул. Похоже, оба уже после крады и тризны по Агафирсу плечом к плечу вели войска дальше. В земли, где сочная трава коням по брюхо, где ветви деревьев гнутся под тяжестью плодов, где сладкая вода в родниках, а богатые страны забыли искусство войны…

Олег медленно отступил и, держась за их спинами, пошел через площадь в сторону крепости. Навстречу тройка воинов торжествующе гнала, подгоняя древками копий, двух избитых, окровавленных мужчин в дорогой одежде, что уже превратилась в лохмотья. Следом за воинами шел Россоха, вздымал горестно руки. В пленниках Олег не сразу узнал Беркута и Боровика.

Крупное лицо Беркута было в кровоподтеках, глаз заплыл, одна рука бессильно висела вдоль тела. Боровик был избит еще горше, от него дурно пахло.

Олег спросил горько:

– Это все, что от Семерых Тайных?

Россоха виновато развел руками, а Беркут с трудом расклеил заплывший глаз, прошептал:

– От нас. Но не от твоей мечты.

А Боровик спросил:

– Теперь ты убьешь нас? Или сперва насладишься пытками?

Это был не вопрос, а утверждение. Олег покачал головой.

– Вряд ли.

– Почему? – удивился Беркут. – Это неразумно, а ты сам все время твердил, что надо поступать только разумно и правильно.

Олег сказал с тоской:

– Если бы я знал, как правильно!

Боровик смотрел непонимающе. Олег вспомнил его как добросовестного и честного чародея, самолюбивого, но всегда скрупулезно соблюдающего правила. Еще Боровик всегда отличался дивной работоспособностью, умея трудиться по месяцу без сна и еды.

За спиной Боровика Россоха внезапно побледнел, глаза расширились в ужасе, словно его посетило видение грядущих времен. Олег тряхнул его за плечо, Россоха вздрогнул, глаза с непониманием обшаривали грозное лицо человека из Леса.

– Найди замену Хакаме и Ковакко, – сказал Олег настойчиво. – Семеро Тайных должны работать. Даже больше, чем работали. Одного я уже присмотрел… Местный жрец. Окоем. Холоден, как ящерица, умеет видеть далеко вперед и без магии. Свой дом ему не жаль, а вот о гелонах печется. А теперь пусть все люди станут для него гелонами… Ах нет, помню еще одного! Он давно в одиночку ищет истину, как я о нем забыл… Имя его – Яфет.

Россоха наморщил лоб:

– Яфет… Яфет… Что-то имя знакомое.

Олег грустно усмехнулся:

– Ты слышал о нем, не сомневайся. Да, подыщи и еще кого-нибудь. Седьмого.

Россоха подпрыгнул.

– Седьмого? – переспросил он с великим изумлением. – Седьмой – ты! Прости, я хотел сказать, ты – первый.

Беркут и Боровик смотрели с опасливым непониманием. Боровик сделал движение отступить и затеряться в толпе, что уже высыпала со всех сторон на площадь, Беркут остался.

– Я… – сказал Олег, горло перехватило, он сглотнул и почти прошептал, – я… выхожу из Совета! Будем считать, что вы сумели… Что победили! Изгнали. Теперь вся власть у вас, Семерых Тайных. А я… я пойду искать… Искать власть над властью. Чтоб не силой, а чтобы люди сами… Я недостоин править миром, ибо… я сам не знаю, где правда, а где нет.

Боровик проговорил с непониманием:

– Ты считаешь, что знаем… или узнаем мы?

– Мы не можем, – ответил Олег устало, – ринуться скопом в темный лес на поиски! Кто-то должен сеять, кто-то пасти скот, кто-то править, кто-то гасить большие войны… Криво, косо, но – делать. Потом придумаем что-то лучше. Вы сейчас можете править и чувствовать свою нужность, я – нет. Мне что-то мешает… Разгадка совсем близко, стоит только протянуть руку, но руки заняты.

На площади раздался гвалт, разноголосый шум. От храма двое деловитых волхвов, натужившись и наклонившись в противоположные стороны, несли за ручки огромные металлические короба. Люди отпрыгивали, закрывались руками.

Не говоря ни слова, волхвы поставили короб на землю, опрокинули. Олегу на миг почудилось, что хлынул поток сияющих рубинов, однако в лицо пахнул сильнейший жар.

Следом за этими волхвами подбежали еще двое. Свой короб опрокинули с разбега. Пылающие угли пологой горкой высыпались на камни. Еще один волхв с лопатой на длинной ручке начал разравнивать угли в ровный пылающий ковер.

Прибежали еще и еще с коробами. А потом уже не только волхвы, но и простой народ с веселыми воплями таскал эти угли. Явился Окоем, руководил, указывал, покрикивал.

Со стороны ворот на площадь вышел Скиф. С плеч ниспадал короткий красный плащ, за ним тесной группой двигались военачальники. Олег признал среди гелонов также Октараса, Панаста, еще двух полководцев агафирсов. У всех были одинаковые лица людей, что уже ведут огромное победное войско на тучные равнины южных стран.

Скиф сперва с недоумением окинул взглядом усыпанную горящими углями середину площади, потом отыскал взглядом верховного жреца.

– Окоем, ты опять за свое!.. В такой день! Важнее дел нет?

Окоем ответил с глубоким поклоном:

– Народу нужен праздник. А если с праздником победы соединить испытание на верность твоей невесты, то не будет ли это праздник вдвойне?

– Мне не нужны доказательства! – рыкнул Скиф. – Особенно теперь! Мы победили.