Россоха насторожился.
– А что еще?
– Агафирс не обойдется без нашей помощи, – объяснила Хакама. – Там ведь не один жалкий Скиф, с которым справится сам Агафирс. Увы, там Богоборец! Значит, придется вступить и нам. Со всей нашей мощью.
Россоха испугался.
– Ты… всерьез? Хочешь, чтоб мы поехали с этими варварами?
– Не обязательно, – расхохоталась Хакама. – Можем прибыть на день-другой позже. Когда конница Агафирса захватит всю Гелонию. И, конечно же, окружит сам город Гелон так, что мышь не выскользнет. Мы ударим не раньше, пока не убедимся, что Богоборец там.
Россоха покачал головой:
– Я не стану.
– Но ты же обещал!
– Я обещал выступить… с требованиями к Богоборцу. Мне не нравится его молодость, не нравится его горячность и его дерганье из стороны в сторону, когда решаем что-то важное. Он сам уверен, что поступает рассудительно, но мы-то знаем, что даже если он в сравнении со своими одногодками степенный и рассудительный, то в сравнении с нами – драчливый юнец. А юнец руководствуется презренными чувствами, будь это зов плоти или зов сердца, – все едино это презренно в сравнении с зовом чистого разума!.. Если ему это изложить достаточно убедительно…
Хакама презрительно фыркнула:
– Сам же говоришь, он не приемлет доводов разума!
– …а эти доводы сделать еще более убедительными, приведя армию Агафирса, и, главное, если он увидит, что мы все исполнены решимости… Олег не чудовище, он же всегда хотел, чтобы было всем лучше! Если он увидит, что мы против, он… отступится. Навсегда! Он даст слово, что никогда больше не будет вмешиваться в деятельность Семерых… уже Шестерых Тайных. И он свое слово сдержит, несмотря на то что он все же умный.
Хакама некоторое время смотрела на него с непроницаемым лицом. Россоха походил на взъерошенного сердитого воробья. Слабо улыбнулась и произнесла мягко:
– Да-да, ты прав. Ты совершенно прав! Именно так мы и сделаем. Подступим к стенам города, возьмем в плотное кольцо и потребуем от Богоборца отречения от управления Советом Семерых. Навсегда.
– Ну вот, – сказал Россоха, но облегчения не ощутил от своей неожиданно быстрой победы. Что-то Хакама согласилась чересчур быстро. – Вот так будет лучше…
Хакама улыбнулась и попросила мягко:
– Пожалуйста, взгляни-ка на горы. Я слыхала про странное племя, в котором сумели приручить драконов.
Дивное знамение видели гелоны на небе: край солнца потемнел, а потом вовсе пропал, словно его выгрызла неведомая сила. Некоторое время на земле были сумерки не сумерки, а нечто странное творилось в глазах людей, словно белый свет малость померк. Но и потом, когда солнце вернулось в солнце, уже на закате оно стало похожим на очень старую чугунную сковороду, забытую на огне, раскалившуюся до вишневого цвета, вот-вот лопнет, вот-вот разлетится на части…
Старые люди перешептывались, что это к большой беде. Нашлись странники, которые видели, как с неба падали бездыханные птицы, так бывает в лютые морозы, но чтоб такое свершилось в середине лета? На самом небе облака двигались не простые, а все либо как скачущие кони, либо в виде белых драконов, которые, как известно, самые злые, а то и можно было усмотреть, как медленно надвигаются осадные башни, которые сокрушат стены города. И хотя облака вскоре менялись в простых овечек, но умным достаточно только намекнуть…
Однако Гелония, вопреки опасению Скифа, к близкому вторжению агафирсов отнеслась без страха. Даже с каким-то веселым озлоблением. То ли люди забыли, что война – это не только победные крики и скачка на боевых конях под звон труб, но едва сотники отправились в села и веси, оттуда потянулись веселые и оживленные отряды молодых мужчин.
Это пестрое войско заняло оборону на реке Смородинка в двух местах, где можно перейти вброд, а еще несколько мелких отрядов послали вдоль берега, чтобы бдили.
Турч прибыл, когда дно реки уже утыкали острыми кольями, а между ними от великого усердия вбили обломки кос. Селяне расположились по берегу живописным лагерем, без особого порядка, веселые, словно убежали от настырных жен на чисто мужскую забаву – охоту.
– Неплохо, – одобрил Турч, его наметанный глаз сразу уловил, что брод вот так с ходу не одолеть. – А где же журавцы? Это ж они должны сдерживать спешившихся агафирсов, когда те начнут выдергивать колья!
– Журавцы? – переспросил один, еще моложавый, но уже тертый и явно бывалый если не в боях, то хотя бы в драках мужик. – Дык сейчас же самая жатва начинается. Какой же хозяин уйдет из дома?
Турч спросил рассерженно:
– Какая жатва? Агафирсы нагрянут, будут им жатва! Ты кто?
– Староста, – ответил мужик гордо. – Войт по-нашему. Агафирсы еще далеко, а жатва вот она. Пока агафирсы подойдут, то и с жатвой успеют покончить… может быть. А нет, то все равно не гоняться же за этими агафирсами? Сами придут.
Турч в отчаянии огляделся. Мужики, крепкие, здоровые, сила так и брызжет наружу, но воины из них никакие. Пусть каждый из них подковы ломает, но в схватке важнее воинское умение, чем сила, а умения как раз и нет. Агафирсов больше всего как раз могли бы побить журавцы, самые искусные из лучников, пока агафирсы медленно будут двигаться через реку. Но лучники сейчас не лучники, а сборщики урожая, Ящер бы их побрал…
На небе все чаще возникали грозные знамения, но Олег убедил Окоема толковать их все как предвестников победы над агафирсами. На горизонте то и дело поднимались облака пыли, это съезжались наспех набранные войска гелонов. Турч не знал, смеяться или плакать. Зажиточные гелоны приезжали как на ярмарку: на повозках, с кучей слуг, даже с бабами, которые быстро превратили лагерь… который и раньше не был боевым, черт-те во что.
Правда, оружия навезли с избытком. К изумлению Турча, мечи и топоры оказались хорошего качества, а доспехи так и вовсе встречались настолько прочные, удобные и красивые, что хоть самому Скифу в подарок. Видно, даже у самых мирных землепашцев сохранилась любовь к оружию и они в свободное от работы время, когда можно просто лежать и смотреть в небо, ковали, клепали, соединяли, наносили затейливые узоры, и теперь их мечам могли позавидовать самые знатные воины из числа закаленных агафирсов.
Лазутчики на легких конях перебирались на ту сторону реки, для них был оставлен проход, следили за дорогами, ловили признаки приближения большого войска агафирсов или хотя бы первых отрядов. Турч пытался как-то упорядочить свое разношерстое войско, но на него обижались, никто не хотел слушать дурацких приказов, а место для будущей схватки с врагом каждый хотел выбирать сам.
– Уже в двух конных переходах! – донесли однажды лазутчики. – Их не меньше, чем сто тысяч!
– Кто? – спросил коротко Турч.
Молодой сотник разложил на земле камешки, Турч присел рядом. Сотник объяснял:
– Вот здесь идет легкая конница!.. Следом – тяжелая, все в кожаных латах. Справа и слева два вспомогательных войска по десять тысяч конников…
– А пехотинцы? – спросил Турч нетерпеливо. – Где идут пехотинцы?
– Их нет, – ответил сотник. – Все на конях… Да не просто на конях…
– А что еще?
– Да нет, просто… Я видел отряды, где все кони – гнедые, видел другие, где только на вороных конях, а есть и такие, что на буланых. К чему бы это?
Турч стиснул зубы. Это значило лишь, что надвигается отлично слаженное войско. Если даже коней сумели подобрать в масть, то и доспехи в порядке, мечи и топоры наточены и не соскочат в разгар схватки. Надвигается настоящее войско, закаленное во многих сражениях, битвах. Знающее, как одерживать победы даже над опытным противником… А что им эти землепашцы с мечами, которые ковали себе больше для хвастовства?
