– Я слышал о вас, – сообщил он. – Меня зовут Окоем, я верховный жрец Гелонии.
Скиф скривился – еще бы в этом болоте да не услышали, здесь же новостей не бывает, – Олег же вежливо кивнул:
– Спасибо. Мы люди мирные, за славой не гонимся.
Окоем кивнул, глаза острые, взгляд цепкий, а на губах зазмеилась тонкая усмешка.
– За славой не гонятся многие. Кроме мудрецов есть еще и воры, убийцы, изверги, беглые рабы. Нет- нет, я не думаю на вас ничего… особенного. Просто в нашем городе нравы строгие. И порядки.
Он с натугой улыбнулся шире, надо же смягчить суровые слова. Олег сказал спокойно:
– Да-да, конечно. Вы хорошо поставили дело. Когда построили такой город, а вокруг наросли эти мирные сытые деревни, то к вам наверняка полезли всякие… искатели приключений.
– Понимаешь, – сказал Окоем. В сухом голосе прозвучала благодарность. – Мы ведь начинали с самого начала!
– Ты был с Гелоном? – спросил Скиф живо.
– С самого начала, – повторил Окоем, и Скиф умолк, пытаясь, понять с какого же это начала.
– Трудно было? – спросил Олег.
– Эти места, – пояснил Окоем, – где мы сидим, где сейчас город, были пустынными, здесь никто не жил. Здесь стоял, помню, густой-густой лес… Вон там был овраг… да не на ту стену смотришь! – на третий год Гелон велел его засыпать, а на четвертый год городскую стену отодвинули вон за тот холм… тьфу, нет там никакого холма, на шестой год и его срыли, чтобы не объезжать всякий раз. Теперь дороги прямые, как ворона летит. Все построено заново! Вот там за городом остались только развалины, руины не то храма, не то дворца, но все давно травой заросло, потому сносить Гелон не велел, мало ли какой древний бог осерчает, но и для нашего храма те руины уже не годились. Так и живем здесь… как видишь!
– Вижу, – ответил Олег. – Хороший дом можно построить за сутки, а средний город – за неделю. Но у вас было несколько лет, и времени вы не теряли. А что за храм?
Окоем с полнейшим равнодушием пожал плечами.
– Да как тебе сказать… Я ж говорю, мы строили город на пустом месте. Тут хорошая и благодатная равнина, а то, что справа и слева от нас какие-то развалины, нас не волновало. Да и далеко это было, это сейчас город приближается почти вплотную. Говорят, развалины храмов. От одного только разбросанные глыбы да огромный жертвенный камень, а от второго – камни да подземелье, где тоже камни. Сказать по правде, горожане уже перетаскали большую часть камней да плит на свои свинарники… Видишь ли, Гелон абсолютно… не страшится богов! Я за это на него должен гневаться, но… понимаешь, у него это не от дурости или излишней смелости, как вот у его братца, который тебе друг, гм… Гелон настолько уверен, что если человек ведет праведную жизнь, то ему не смогут повредить никакие боги – ни добрые, ни злые. Богам, любит он повторять, тоже нужна щель в доспехах… Никакой бог не заставит тебя споткнуться, если ты крепко завяжешь шнурки сандалий!
Олег сказал с интересом:
– А что? Интересно.
– Правда? Это мне должно быть интересно, я ж все-таки верховный жрец, но за десять лет так и не нашлось времени, чтобы побывать, осмотреть, подвигнуть своего бога побороться с чужим… Вон если посмотреть в то окно, там за стеной и есть развалины древнего храма… очень древнего. А если посмотреть вправо, то за два полета стрелы из доброго лука еще одни развалины, уже другого храма. Судя по знакам, там приносили жертву подземным богам. Так вот, когда мы сюда пришли, люди хотели принести жертвы местным богам, чтобы умилостивить их, не раздражать хотя бы. Но Гелон запретил.
– Ого! Зачем?
– Я ж говорю, он уверен, что если будем вести жизнь правильную, то никакие боги нам не повредят. А так как мы порвали с недавним прошлым, то не стоит возвращаться к прошлому древнему. Выберем себе новых богов, мирных и добрых, будем им приносить осенью первый сноп урожая, вот и все…
Олег подумал, кивнул.
– Гелон не по годам мудр. Мне такое даже в голову не приходило. А что за руины второго храма? Не то, что подземным богам, а другого?
Окоем ответил с совершеннейшим безразличием. Его темные глаза все не отрывались от Скифа, он изучал каждую черточку его мужественного лица.
– Кто знает?.. Я ж говорю, теперь у нас свои боги. Мирные, кроткие. А это… Потом уже я раскопал какие-то слухи, что тот бог был силен, но жесток. Он мог подарить своему последователю много чего-то… даже вернуть молодость, но все это длилось только до захода солнца. Потом несчастный помирал жестокой смертью, а коварный бог ликовал…
Олег обронил:
– Боги становятся добрее. Не потому, что добреют, а потому что мы перестаем приносить жертвы жестоким и коварным. И те боги мрут от забвения… Ладно, а как соседи? Уж больно вы зажиточны!.. А жирную свинью всяк норовить либо украсть, либо забить.
Окоем посмотрел с победной усмешкой:
– А наши стены видел?.. А еще не зрел, что у нас на самих стенах!.. Не одно войско поляжет, если нападет. Но что правда, то правда – нет у нас ни хорошей конницы, ни крепкой рати. Лучники – да, в этом нет равных. Словом, у нас все для обороны, только для обороны. Потому и столько башен понастроили, стену каждый год отодвигаем дальше. В самом городе еще три города: старый, совсем старый и древний! Да вы сами уж видели… Это ж смех, когда старым зовем тот, что огораживали три года назад, а древним – самый первый, что строили десять лет тому!
После сытного обеда их отвели в комнату. Скиф осмотрел придирчиво, сказал Олегу, что их все-таки считают людьми благородными, комната чистая, большой стол, настоящие стулья, а не лавка, два широких ложа.
Олег смолчал, что здесь наверняка все комнаты не хуже, жители Гелонии – народ зажиточный, а вслух сказал:
– Я пойду посмотрю город.
– Я с тобой! – вскрикнул Скиф. – Ты что, думаешь, я тут буду лежать, дожидаться?
– На заднем дворе упражняются с оружием, – заметил Олег. – Если хочешь, пойди помаши тупым мечом.
– Тоже мне, забава!
Вторую неделю Россоха гостил у Хакамы. Когда после встречи чародеи расходились, разъезжались, снова кто на чем, Хакама тихонько шепнула ему, что у нее есть один вопрос, который она стесняется задать при всех. Россоха не представлял себе, чтобы Хакама чего-то постеснялась, но отказать не мог, задержался, вместе смотрели, как последним отбыл Беркут, одарив их обоих язвительным взглядом.
Но и потом Хакама долго не решалась ничего спрашивать, а он решил, что она от внезапной застенчивости никак не подберет нужных слов. А вообще выглядело, что он сам решил остаться, что ему самому вдруг восхотелось провести вечер у женщины, которую на самом деле побаивался. То, что говорила о нем Хакама, о его умении обращаться со всеми видами оружия, – просто брехня, хоть и приятная. Когда-то он в самом деле овладел навыками бойца, но махание железом настолько разонравилось, что вот уже долгие-долгие годы не брал в руки ничего металлического, если не считать кубка для вина.
Он был собирателем знаний, к власти не стремился, ни с кем не ссорился, даже с Беркутом в свое время воевал только потому, что дурак Беркут вежливость истолковывает как слабость и надо было дать ему по рогам, чтобы остыл… И вот сейчас Хакама, самый честолюбивый человек на свете, сама наливает и подает ему вино, растирает спину, снова подносит вино и угощает дивным виноградом, выбирая самые спелые ягоды, даже опустилась на колени и развязала ему ремни сандалий… впрочем в самом деле он затянул чересчур туго, пусть ноги отдохнут.
Потом она сама омыла ему ноги, как простая рабыня, и Россоха, глядя на ее склоненную голову с короткой стрижкой, подумал внезапно: а почему бы и нет, почему не отдохнуть здесь, так ли уж ему срочно надо мчаться в свое логово, там и вино не такое сладкое, и холодно, и неуютно…
И вот где-то на восьмой или девятый день он сидит перед большим зеркалом Хакамы, воздух тяжелый и жаркий от запахов особых трав и смол, на стенах вместо светильников горят факелы из редкого дерева, что