Однажды утром мы обнаружили, что веранда засыпана снегом. На улицах за ночь снегоочистительные машины не успели перебросить все это непотребство на газоны, автобусы ползли гуськом, автомобили закупорили резко сузившиеся улицы. Начались массовые опоздания на службу.

Снег не таял, ударили московские морозы. Зима наступила, как всегда, неожиданно, народ ломанулся в магазины теплой одежды, взлетели в цене обогреватели. В США захватили и взорвали в воздухе еще два пассажирских самолета, а третий самолет, тоже пассажирский, военно-воздушные силы США вынужденно сбили прямо в воздухе. В массмедиа был крик, в самолете сто сорок человек, ВВС оправдывались, что захваченный самолет, возможно, направлялся к одному из тайных бункеров, где во время ядерной атаки может скрываться президент.

В Канаде столкнулись два пассажирских поезда. А мы: Бабурин, Лютовой и я, заметили, что живот Марьянки заметно округлился. Лицо ее медленно теряло четкость, на щеках проступали розовые пятна. Майданов с ног сбивался, доставал лекарства, поддерживающие тонус. Негр, по словам всезнающего Бабурина, начал появляться чаще.

Вместо чаепития на веранде, мы встречались разве что на лестничной площадке, куда выходили покурить Бабурин и Лютовой. Я некурящий, мог попасть на них только совершенно случайно, так что вчетвером совпали только уже в феврале, когда я возвращался со службы, а они трое стояли возле распахнутой двери Майданова и чесали языками.

Сам Майданов говорил быстро и нервно:

– Я сначала думал, что он просто хочет искупить свою вину… это само по себе уже благородно, уже приветствуется… но нам не нужно. Мы уже простили… почти. Но когда узнал, что Марьянка забеременела, чуть с ума не сошел от счастья. Оказывается, поменял трех жен, никто от него не мог забеременеть…

– Так, может, он сам, – предположил Бабурин, – не того?

– Он не раз сдавал анализы, – возразил Майданов. – А сейчас он только и думает, что у него будет ребенок!..

Лютовой спросил брезгливо:

– Ну и на фиг это вам?

Из квартиры выглянула Анна Павловна, прижала к глазам платок и торопливо ушла. Майданов сжался, выдавил из себя:

– Я не стану говорить, что это не ваше дело. Мы так долго привыкали жить… вот этой общиной, соборностью, что я всех вас считаю… почти родней. Хотя и в родне, понятно, бывают разногласия.

Бабурин хмыкнул.

– Еще какие! С ножами брат на брата.

– Это не простой вопрос, – сказал Майданов, – насчет ребенка. Но я подумал, а не подает ли наш Господь Бог знак? Не посылает ли новое испытание, чтобы мы прошли через этот огонь… либо сгорели в нем, либо вышли, очищенные от лжи, грязи и окалины? Что есть верное решение?

Бабурин бухнул:

– Негру в шею, а беременность… дык щас ее прерывают на любом месяце.

– Это убийство, – возразил Майданов, лицо его было одухотворенное, глаза горели, как будто мы не знаем, что Анна Павловна время от времени посещает кабинет по прерыванию беременности. – Это нехорошо… И церковь против, и вся наша человеческая натура восстает… да, иногда делаем, когда прижаты к стене, но если есть другой выход?

Лютовой поинтересовался негромко:

– Какой?

Майданов поколебался, но мы все смотрим требовательно, он поелозил взглядом по стене, ответил с предельной неохотой:

– Джон Блэк приходил просить руки Марьянки.

Бабурин крякнул и остался с раскрытым ртом. Лютовой, не сдержавшись, за неимением стола ударил кулаком себя в бок, выругался. Анна Павловна появилась, как джинн, прямо из воздуха, суетливо сказала «ну что вы, что вы, зачем же так» – и снова исчезла.

Я спросил очень вежливо:

– И что вы сказали?

Майданов снова поколебался, мы уже видели по его лицу, что он ответил. Он тоже понял, что видим его насквозь, выдавил нехотя:

– Я ответил, что… подумаем.

– А Марьяна?

– Марьяна с ним не общается. Она вообще старается больше бывать в университете. Там друзья, подруги, наука…

Лютовой дышал часто, со злобой, спросил резко:

– Но от нее все-таки хоть что-то зависит, не так ли?

– Мы ни к чему не принуждаем нашу дочь, – ответил Майданов гордо. Он вскинул подбородок, оглядел нас свысока, но жалко. – Ни к чему! И никогда не принуждали. У нее всегда была полнейшая свобода выбора!.. Но, как более мудрые в жизни, мы просто обязаны что-то подсказывать, рекомендовать, советовать… иначе что мы за родители?

Некоторое время пыхтели сигаретами в полнейшем молчании. Бабурин начал пускать дым кольцами, сопел, хрюкал, чесался спиной о выступ стены. Анна Павловна снова выглянула, словно из норки. Я видел, как ей жаждется вынести вазочку с покрытыми сахаром сухариками, чтобы Бабурин привычно порылся там, как свинья, выбирая самые поджаренные, чтобы мы пили ее душистый чай, беседовали, общались, и чтобы