римлян: а так ли уж мы цивилизованны? А в самом ли деле христиане – только террористы, бандиты, трусы, гады? Ведь они, не дрогнув, идут на крест, на распинание, на арену Колизея, но от своих идей не отрекаются? Ах, просто отморозки?..
Да, на такого римлянина орут, его обвиняют в предательстве. Обвиняют свои же умные и просвещенные соратники. Мол, неча с ними разговаривать, неча им давать слово, всех в Колизей на корм львам, а варварские орды взять и рассеять крылатыми ракетами!.. Но этот римлянин, что требует уважительного разговора с талибами, спасает Рим от разгрома гораздо более страшного, чем мог бы случиться, – нашлись римляне, что вступили в диалог, приняли ислам, признав его высочайшую ценность, смягчили его, окультурили и стали первыми отцами церкви.
Однако будь их больше, начни они этот процесс раньше, Рим не был бы разгромлен даже так, ведь его почти раскатали по камешку. И, возможно, знаменитую женщину-математичку Гипатию не забили бы на улице лишь за то, что грамотная. И больше бы мраморных статуй уцелело. И ночь Темных Веков была бы короче. И светлее. И сейчас летали бы не самолетами «Аэрофлота», а космолетами, обедали бы на Марсе, ужинали на Венере, а трахаться прилетали бы на грешную Землю…
Так что удар по Торговому Центру, катастрофы поездов в тоннелях, взрывы танкеров, самолетов – всего лишь дружески протянутая рука ислама для мирных и неторопливых бесед о сосуществовании.
Да, я – тот самый римлянин. Богатый – у меня квартира в элитном доме и «Форд Эксплорер», просвещенный – степень доктора наук, изнеженный благами цивилизации, доступностью женщин, гладиаторскими боями на аренах футбольных стадионов, высокой поэзией, компьютерными играми, Интернетом, неспешными беседами с философами о смысле жизни во время прогулки по аллее, украшенной с обеих сторон прекраснейшими мраморными статуями богов и героев… Как должен поступить я, когда вижу наступление на свой родной Рим грязной орды дикарей с их тупым и нетерпимым Христом, которому так далеко до наших просвещенных и радостных богов, что разрешают все и даже сами совокупляются как друг с другом, так и с животными, птицами, рыбами?..
Если у атлетов, что беспрерывно качают железо, вздуваются чудовищные мышцы, то у меня, не будь литого черепа, мозги были бы уже размером с монгольфьер средних размеров. Я чувствовал их жар и давление, надо бы измерить, наверняка постоянная температура уже как у вороны, где-то за сорок два по Цельсию, а то и по Кельвину, а давление, как у паука-прыгуна, что умеет поднимать на пару сот от нормального.
Да, но это давление, а вот настроение чаще всего опускается ниже нуля. Все-таки я человек этого века, привык к комфорту, сам ценю жизнь… свою, конечно, и во всем предпочел бы обойтись без насилия. Особенно, если это касается не какого-нибудь Васи Пупкина, а себя, любимого, или даже общества, частью которого являюсь.
Но, увы, для великих свершений насилие необходимо. Ну, прожили бы древние египтяне тихо и мирно, сохраняя свои жизни, которые все равно конечны и даже коротки, и кто бы вспомнил Египет? Но нашелся жестокий правитель, заставил выстроить пирамиды, обтесать целую гору, мол, хочу сфинкса… Да, многие погибли от голода, холода и раздавленные камнями. Но тогда эти пирамиды послужили ракетно-ядерным щитом Египта. Соседи со страхом смотрели на пирамиды, воочию видели мощь этого народа и… не рыпались. Прошло шестьдесят веков – и все еще весь мир потрясенно смотрит на дело рук человеческих!
Но мыслимы ли пирамиды без насилия над личностями, жизнями, судьбами?
Сегодня, вернувшись довольно поздно со службы, услышал со стороны веранды довольный смех, громкие голоса. Показалось, что услышал звяканье чашек. На дворе март, ранняя весна, воздух прогрелся так, что на веранде уже дважды собирались на тусовку, но, увы, без меня.
Выглянул, за нашим рояльным столом распивают чаи помимо Майдановых еще и соседи с левой половины этажа – Шершень и его новый сосед, въехавший в освободившуюся недавно квартиру, высокий сухой старик, голова снежно-белая, но в глаза бросаются прежде всего огромные, как приклеенные, снежно-белые брови – кустистые, с торчащими, как сосновые иглы, волосами. У него все еще хватает сил ездить в какие-то экспедиции, занимается раскопками, потому весь черный от палящего солнца, а снежные брови и белые керамические зубы блистают, как снег на черной вершине Карагеза. Зовут его, если не ошибаюсь, Немковым. Шершня знаю, а этот Немков у нас за столом впервые, хотя на улице встречаю часто, несколько раз вместе поднимались в лифте, здороваемся, но за одним столом не сидели, не сидели.
Майданов замахал обеими руками, привстал:
– Бравлин!.. давайте к нам! Такое солнышко!
Я сказал торопливо:
– Только приму душ!
Везде должен быть лидер, мелькнуло в голове. Вон Майданов вроде бы никудышний, но это ему с женой пришло в голову поставить хороший просторный стол, взять на себя заботу о чае, и вот уже потянулись соседи со всего этажа, иногда приходят с других этажей, хотя этот же Шершень, Немков и прочие их соседи могли бы поставить такой же стол, создать свою тусовку…
Наша психика такова, что все тянутся к первому. Свою тусовку станут создавать, если здесь, у нас, покажется чем-то неуютно. Причем, очень неуютно.
В ванной жарко, на горячие трубы страшно смотреть. Но вода сверху ударила холодными плотными струями, я с наслаждением скреб ногтями затвердевший пот и прочие экскременты, что тело вышвыривает через пористую, как у коня, кожу.
Все-таки в этих тусовках, мелькнула мысль, «а ля соседи» что-то есть особое. Если бы архитекторам удался замысел и все жильцы вот так бы вечером за чайком, преферансом, домино или неважно чем, то мы бы держались бы намного терпимее не только с соседями, но и с соседями соседей. Лютовой, что с охотой отправил бы всех евреев в газовые камеры, здесь спокойно беседует с евреями на самые разные темы. Они находят много общего в плане воспитания молодежи, у них общие взгляды на искусство. Приди в самом деле время газовых камер, Лютовой, как минимум, метался бы по городу, стараясь спасти «своего» еврея, а то и вовсе восстал бы против этого метода решения «еврейского вопроса».
Будь у нас соседом глава ваххабитов, и то соседство вынудило бы нас соблюдать общие правила уживаемости, а за столом сперва бы говорили на тему: есть ли жизнь на Марсе, вреден ли сахар, а потом в чем-то сумели бы понять друг друга, в чем-то повлиять, а в этом и есть главный смысл прогресса без войны.
Немков что-то вроде Майданова, даже работает в смежной области, а Шершня знаем как человека, у которого в доме живут шмели и вылетают через дырку в окне на прогулки. Если Немков – мягкий, интеллигентный, уступчивый, то Шершень…
