больше четверти часа. Даже десяти минут. Вы сможете к нам подъехать?

– И не подумаю, – ответил я уверенно. – Я давно уже перестал ловиться на «вы только что выиграли!», наперсточников и рекламу бесплатного сыра.

– Гм… тогда, может быть, можно будет подъехать к вам?

Я поморщился.

– Знаете, я человек очень занятой…

– Тогда давайте условимся о каком-то месте встречи, – сказал голос все так же мягко и проникновенно.

– Щас, погодите, Чапаев думает, – сказал я. Прошел на кухню, проверил хлебницу, холодильник, сказал в трубку: – Мне все равно придется выходить за хлебом и сахаром. Вы за сколько доедете по моему адресу?.. Да, щас продиктую… Хорошо, там рядом с супермаркетом маленькое кафе. Я там всегда беру мороженое. Ровно через час, так? Договорились.

Я положил трубку. Пальцы вздрагивали, сердце колотится. Я отгавкивался лихо, небрежно, но чувствовал себя совсем не так круто, чтобы выпячивать грудь и все близлежащие органы. У нас о Карнеги впервые услышали в шестидесятые годы, когда по рукам пошла слепая копия отпечатанной на машинке рукописи «Как приобрести друзей и влиять на общество» неизвестного нам тогда автора Дейла Карнеги. Помню, ко мне она попала в конце семидесятых, я был еще совсем ребенком, но я был одаренным ребенком, уже чувствовал свое высокое предназначение, хоть и не знал, в чем оно выразится, эти машинописные листы прочел запоем и, как ни странно, врубился, почти все понял. Впервые был сформулирован, хоть и неявно, тезис, что хорошо поданная неправда проходит и внедряется в умы лучше, чем правда, которая «сама дойдет»!

Но книга потрясла, потрясла. Это сейчас понимаю, что правда могла доходить «сама» тысячу или пятьсот лет назад, когда книг не было, а выходной день был для размышлений, не для бездумного веселья. Сейчас же, когда обрушивается лавина информации со всех сторон, человек уже не размышляет, а выбирает для себя готовые формулировки, наиболее близкие ему по его принципам. Мол, и я точно так же сказал бы! И здесь Карнеги-центр под видом изучения общественного мнения умело внедряет свои взгляды. В нем полтора миллиона сотрудников, а бюджет равен бюджету средней европейской страны. Формулировки должны быть разработаны для этого человека разные, чтобы у него была видимость выбора, но все должны быть в одном диапазоне.

Я распахнул дверь на балкон, подставил разгоряченное лицо свежему воздуху. Не зря меня трясет. Директор Карнеги-центра по мощи и влиянию сопоставим опять же с главой европейской державы. Причем далеко не самой крохотной. Их внимание льстит, но и пугает – я держусь серой мышкой, мои работы касаются разных тем, но только не влияния на общество. Этого я избегаю панически, ибо разбрасывать золотые зерна в статьях уж давно перестал, леплю их одно к одному, выстраивая целое здание, которое… с которого еще не готов сорвать покрывало.

Минуты тянулись настолько медленно, что я бегал из комнаты на кухню, там тоже везде часы: на таймерах, проверял, не остановились ли. Какой черт работа, мысли роятся, как пчелы, налипают вязким шевелящимся слоем, жужжат, машут крылышками и скребут лапками…

Вышел, у подъезда на лавочке одна молодежь жмет другую, по проезжей части лихо чешут мальцы на роликах. В кафе на открытом воздухе посетителей почти нет, еще рано для завсегдатаев. Правда, один мужчина сидит за столом, перед ним стакан с розовым коктейлем, карточка меню. Возле ноги объемистый плоский портфель, в таких носят ноутбуки со всеми причиндалами вроде сканеров, принтеров и цифровых кино– и фотокамер.

Я прошел в супермаркет, хорошо посещать именно в такое время, когда прибывший со службы голодный народ еще не ломанулся к кассам, набрал большой пакет, а когда вышел, тот мужчина все там же, смотрит в сторону подъезда моего дома.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я Бравлин Печатник.

Он порывисто вскочил, пожал мне руку. Лицо его лучилось искренностью и воодушевлением.

– Признаться, – сказал он, – я видел вас, когда вы пошли в этот магазин… но подумал, не может быть, этот слишком молод!..

Мы сели, я велел подбежавшей официантке в на диво короткой юбочке принести мороженое с орешками, взглянул на него вопросительно.

– Так что у вас за дело?

Свой безобразный пакет тоже прислонил к ножке стола. Уж мой точно никто не сопрет, можно не трястись и не проверять ногой украдкой.

Он смотрел на меня с тем же радостным удивлением.

– Честно, – сказал он, – я поражен… Я видел ваше фото, потому и узнал, но думал, что старое фото. Ведь вы успели отличиться в самых разных областях!.. Другому хватило бы на несколько жизней. Каждая ваша работа достойна докторской диссертации. Некоторые выводы настолько удивительны, парадоксальны и… верны, что подтвердилось самым ужасающим образом! О вас сейчас в наших стенах начинают говорить то в одном отделе, то в другом…

Передо мной опустилась в серебристой вазочке розовая горка мороженого. Девушка бросила на моего собеседника заинтересованный взгляд, от него за версту несет значительностью и большими деньгами, удалилась с заметной неохотой и как бы обидой, что ни один из нас не погладил по безукоризненному бедру.

– Польщен, – ответил я. – И что же заинтересовало настолько, что… вот этот контакт?

Он положил ладони на стол, серые внимательные глаза смотрели с дружелюбием и теплотой.

– Эксперты дают вашим работам высокую оценку, – сказал он очень искренним голосом. – В конце концов на совете было решено, что ежегодная премия могла бы быть присуждена вам. Это диплом, памятная медаль, нефритовая статуэтка и двести пятьдесят тысяч долларов. Еще цветы, ленты, поцелуй мисс Вселенная, банкет… словом, это роскошная церемония, смею вас уверить! Транслироваться будет по всемирному телевидению, все увидят ваш триумф…

И Таня увидит, мелькнуло у меня в мозгу. Отец увидит, перестанет считать меня гением в науке и полнейшим неудачником в жизни. И вообще все-все… Словом, медные трубы, медные трубы, медные трубы