– А теперь?
Я привлек ее к себе.
– Теперь понимаю, чего я ждал.
Она прижалась всем телом, зарылась лицом в куртку.
– Кстати, ты знаешь… Мой старый бойфренд убит в какой-то перестрелке. Или его пристукнули за что- то.
Я вспомнил этого здоровенного мужика, красавец, племенной бык, от него пошли бы здоровые дети, целое племя богатырей можно бы наплодить, скажем – велетов, антов или сказочных нартов… даже ясно вспомнил, как нажал курок, как тряхнуло кисть, а пуля ударила в переносицу… но сердце не сбилось с такта, голова оставалась ясной, а голос не дрогнул:
– Жалеешь?
Она поморщилась.
– Теперь нет. Полгода назад это был чемпион страны по борьбе без правил, удачливый каскадер… Но убили не чемпиона, а спившегося слесаря.
– Значит, – сказал я, – Бог есть. Он не против того, чтобы я тебя провожал.
Она подняла голову, ее лицо было чистым, серьезным.
– Наверное, не будет против, если зайдешь ко мне.
– А как у тебя?
– Муж повез дочку на дачу к родителям. Они ей щенка купили… Там и заночует, у нас дача далековато.
– Зато там участки дают больше, – сказал я великодушно.
– Да, – ответила она серьезно. – У нас под дачей пять гектаров.
Я прикусил язык.
Ее квартира находилась в обычном двенадцатиэтажном доме. Четырехкомнатная, уютная, без выпендренов, простая хорошая квартира. Мне стало хорошо и уютно уже в прихожей. Таня захлопнула дверь, сухо щелкнул автоматический замок.
Я схватил ее в объятия и понес в комнату. В глубине раздвижной диван, я опустил Таню перед ним, меня колотила дрожь. Я не знал, что делать дальше. На этом диване ее трахал этот Шестиногов, имеет заботливый муж, а также здесь она иногда разгружает забежавшего соседа, как точно так же я трахал бесчисленных женщин, что проходили через мои руки. Но мы – не они. Мы – особые… Мы
Она судорожно вздохнула, обвила тонкими руками мою шею.
– Бравлин, – сказала она тихо. – Мне тоже страшно.
Не выпуская друг друга из рук, опустились на диван. Она смотрела на меня большими тревожными глазами. Я перевел дыхание, осторожно коснулся губами ее лба.
– Таня… Это звучит как-то по-средневековьи… но отныне у меня не будет других женщин…
Я хотел сказать не это. Что ерунда все это: тело, плоть – ведь от того, что я буду трахать других, это не помешает мне любить только Таню, как и то, что, если она получит оргазм где-то на стороне, это не помешает ей любить меня… но вырвалось именно это, а Таня тихонько выдохнула в ответ:
– Когда я увидела тебя… все мужчины для меня стали неинтересными… Нет, не задавайся! Просто менее интересными. Правда, намного.
– Таня!
– А теперь, – договорила она, – я понимаю, что они станут для меня совсем неинтересными. Что ты со мной делаешь, мерзавец?
Мы смотрели друг на друга, как два дурака. То, что мы щедро и по-идиотски выкладываем один другому, – глупо, несовременно. Завтра будем думать совсем иначе. Держаться на том уровне, что у нас сейчас, – просто невозможно. Но я чувствовал, что буду просто счастлив не прикасаться к другим женщинам, буду счастлив сдерживать свои животные порывы в хватании подвернувшихся… а их подворачивается до черта! Я не стану даже приглашать знакомых женщин, с которыми всегда можно просто и бездумно разгрузиться – с ними отрепетировано, и сбоев не бывает, – не стану сам отвечать на их приглашения, буду держать себя, дурака, в этом, как его… ну, целомудрии, талибане или целибане, как его там.
Она с неловкостью засмеялась.
– Дураки мы, да?.. Ненормальные?
– Ненормальные, – согласился я. – Хотя…
– Что?
– Что есть норма?.. Конечно, мы лучше нормы.
Мы повалились на диван, еще в одежде. Я чувствовал привычное нарастание тяжести в гениталиях, но еще больше жара и нежности было в сердце. Мои грубые ладони держали ее бесконечно милое лицо, как створки раковины держат бесценнейшую жемчужину. Она смотрела на меня тревожно, даже виновато.
– Я тебя люблю, Таня, – выговорил я, – настолько люблю, что просто не решаюсь…
Она шепнула:
