Бабурин сказал поучающе:

– Для нас, интер… интернецу… наци… О, черт, интер-наци… в общем, для нас, общечеловеков, по фигу, черный или белый ребенок! Главное – чтобы болел за «Спартак». Кто болеет за «Спартак» – высшая раса, кто за другие команды – унтерменши, ни хрена не понимают, рылы поганые.

Лютовой хмыкнул, сказал громко:

– Думаю, что «Спартак» пролетает. Болеть он будет за бейсбол.

– Или за американский футбол, – вставил Шершень.

Бабурин подумал, рассудил:

– Главное, чтоб не против «Спартака»! А там пусть хоть за пинг-понг. Или макромой бонсаи тэквондирует.

Майданов перевел дыхание. Пальцы все еще тряслись, но он заставил себя отпить чаю. Лохмотья расплывшегося сухарика суетливо и беспомощно вылавливал ложечкой. Шершень придвинул чистое блюдечко, но Майданов сделал вид, что это очень вкусно, все так и задумано, отправлял все пойманное в рот, только что не причмокивал, интеллигент должен не замечать промахи соседей, а уж свои – тем более.

Разговор покатился легкий, без политики. С удовольствием поговорили о последнем решении московских властей о расширении дорог, это и юсовцы желают, обсудили перемены в общежитиях московских студентов. Отныне, по решению мэра, ликвидируются раздельные общаги, теперь будут только совместные. Даже в комнатах, где четыре кровати, две должны занимать обязательно мужчины, а две – женщины. Если же в каком институте, к примеру – педагогическом, женщин намного больше, то мужские места распределять пропорционально: хотя бы по одному среди трех женских.

– Тогда уж и принимать в пропорции один к трем, – заметил Майданов, – а то в педагогическом пока что один юноша на двадцать три девушки!

Бабурин восхитился:

– Я вообще-то больше всего в женщине люблю три достоинства: лицо и грудь… Но в такой вот комнатке, в падагогическом, гм… это же сколько у меня перед мордой будет голых сисек?.. И жоп?

Шершень сказал ядовито:

– В жизни каждого мужчины бывают периоды, когда он абсолютно равнодушен к женщинам. Это первый, второй и третий периоды в хоккее. Но у тебя еще и футбол! Так что ты от них защищен.

– Ничего, – возразил Бабурин бодро, – то, что все мы постоянно тянемся к светлому и возвышенному, не мешает время от времени оттягиваться грубо и примитивно. А дружбу сексом не испортишь. Я вот скажу, это наш мэр хорошо придумал! И вовсе не из-за торжества общечеловеческих ценностей…

– А почему же? – поинтересовался Шершень.

– А пусть лучше две девки в общаге на одинокого парня лезут обеими ногами, чем одна с другой забавляются. А в комнатах, где одни парни, – самец с самцом.

Мы переглянулись. Бабурин Бабуриным, но исхитрился нечаянно выдать здравую мысль. При нынешнем разгуле гомосексуализма и прочих перверсий, достижений демократии, это мог быть отчаянный жест как раз блюстителей нравственности…

– Мэр у нас в порядке, – сказал Лютовой. – Крепкий орешек. Такого бы в президенты…

– Сожрут, – возразил Шершень. – В президентах марионеточных стран могут быть только полнейшие ничтожества.

Майданов ощутил момент, когда может вставить и свою копеечку:

– Почему именно в марионеточных? Почему?.. Это говорит лишь о развитости демократии, если президент – дурак. И ничего в этом нет обидного. Вон в США, цитадели демократии, не случайно самый тупой из всех когда-либо существовавших президентов. И предыдущий был полным ничтожеством. Помните того вечно улыбающегося красавца-идиота? А этот даже не красавец. Зато всяк видит, президент – такой же парень, как и он. Сейчас в США демократия достигла своего наивысшего развития: президент ей не нужен вовсе. Он не управляет…

– Им управляют? – спросил Лютовой с ехидцей.

– Это тоже в прошлом, – спокойно и с достоинством ответил Майданов. – Президент в демократической стране, как император у ацтеков – красивый дурак, олицетворяющий здоровье страны! Но, конечно, он не правит. Когда проходил срок царствования, ацтеки своего императора приносили в жертву, а на его место выбирали другого. Мы, демократы, делаем то же самое. Пусть не так красочно, но так же функционально… Разве это не лучший вариант?

Лютовой рассмеялся.

– Вариант хорош! В самом деле. Во-первых, сразу становится видно, сколько наворовал! Заодно открывается, сколько наворовали его министры и прочие семейки. Но, все-таки, кто его сажает на трон? Не простой же народ, именем которого все делается!

Майданов наморщил аристократический нос.

– Алексей Викторович, – сказал он с мягким упреком, – ну зачем вы снова про этот простой народ такие нехорошие слова?.. Да еще повторяете так настойчиво? Словно вдалбливаете… Как-то нехорошо.

– Ага, не ндравится?.. – сказал Лютовой с нарочитой злобностью. – А кому понравится, когда вот так в лоб всю правду?.. Но если мы хотим делать дело, то надо иметь дело с правдой. Если хотите, истиной. А истина в том, что со средним, сиречь, простым человечком никто не считается. Ни политики, ни отцы церкви, ни жоп-звезды. Могут в чем-то ориентироваться на их вкусы, их предпочтения, чтобы быстрее капусту срубить, но считаться – уж н-е-е-ет!.. Так вот, это к тому, что и мы, иммортисты, считаться не будем. Подчеркиваю, не мы считаться не будем, а также и мы! Улавливаете разницу?

– Уже уловили, – сказал за Майданова Шершень. – Давай, выкладывай, что у тебя там за пазухой…