политкорректности. Там око за око, зуб за зуб, никаких переговоров с террористами – гадов к стенке, гомосеков и демократов живыми в огонь Содома и Гоморры…

Лютовой сказал задумчиво:

– Когда победим, надо будет создать Институт по исследованию проблем бессмертия. Понятно, что мы все к нему стремимся. Понятно, что добьемся во что бы то ни стало, даже если придется сжечь еще сто тысяч америк. Но только в самом ли деле все в бессмертии так хорошо?.. Нет-нет, я обеими руками «за», только хочу знать, что подстерегает нас впереди.

Бабурин сказал с неудовольствием:

– Ты что-то гонишь, брателло… Что может подстерегать бессмертных?

– Ну, к примеру, – сказал Лютовой медленно, – бессмертные могут стать трусливыми. Одно дело знать, что все равно помрешь, можно позволить себе любое лихачество или отважный жест, сколько той жизни осталось, другое – потерять жизнь вечную, не увидеть расселение людей по Галактике… а для тебя не увидеть футбол через тысячу лет. Вообще-то, если честно, но это между нами, сперва надо было бы создать такой институт, все досконально изучить, а только потом… Но Бравлин прав, мы – люди!.. Если будем выбирать между двумя вязанками сена, то возопием, как валаамова ослица. Ты прав, будем действовать. А там, на обломках старого мира, разберемся…

Шершень сказал внезапно:

– Кстати, иморт… должен стать более закрытым.

Майданов слушал всех внимательно, поворачивал голову то к одному, то к другому. Мне показалось, что он больше прислушивается к звукам, что доносились со стороны наших квартир.

– Это как? – спросил он любезно. – Как – более закрытым?

Шершень поставил чашку на стол и, грея ладони о ее теплые бока, заговорил медленно, подбирая слова:

– Ну, сейчас, к примеру, просто разгул интереса к личной жизни великих людей. Это обычное человеческое свойство, довольно низменное, подленькое. Оно существовало всегда. Его стыдились и прятали, но в наши дни разгула свобод оно победило и диктует свои законы. Если честно, так ли уж нужны, к примеру, литературе личные письма Пушкина?.. Благородно поступила… как ее, одна графиня, самый близкий друг поэта, что велела сжечь все письма Пушкина к ней. Он должен оставаться как великий поэт, а интимные подробности ничего не добавят к его славе… а лишь служат источником нездорового любопытства сплетников.

Майданов поморщился, кивнул:

– Вы слишком резко, но, конечно, правы. Только ваша правота какая-то неуютная.

– Человек состоит из двух половинок: собственно человека… или ангела, если хотите, и грязнейшего скота. Издавна принято было замечать только ангела, развивать в себе ангела, поощрять, а скота в себе душить. Но именно сейчас самые популярные передачи в обществе: «Герой без штанов», «Кто насрет больше» и тому подобные шоу. Понятно, что иммортисты… или сразу договоримся звать их имортами?.. сами будут закрытыми и других… закроют.

Бабурин хохотнул:

– И закопают!

– И закопают, – согласился Шершень совершенно спокойно. – Шесть миллиардов – это, знаете ли, хорошая цифра.

– Чем же, позвольте узнать?

– Есть из кого выбрать, – пояснил Шершень еще спокойнее. – Из шести миллиардов можно выбрать прекрасное здоровое человечество! Просто прекраснейшее. Здоровое и физикой, и психикой. И моралью.

– А остальных? – спросил Майданов с тихим ужасом.

– Для остальных иммортизм то же самое, что для прошлых веков – чума, холера, сап и прочие санитары леса.

Майданов зябко передернул плечами.

– Господи! И вы, просвещенный человек, с этими двумя чудовищами?.. Нет, даже тремя – милый Женя тоже с ними! Вы считаете, что чума – благо? Когда из каждых десяти человек в Европе вымирали девять?

– Лишь благодаря тем чумам мы еще живы, – сказал Шершень обыденно. – Если бы и тогда умели эмчээсить всех больных и дебилов, у тех почему-то страсть плодиться, то сейчас бы человечество превратилось в гигантскую больницу. Даже, скорее всего, уже не гигантскую… А такую, где вымирали бы последние представители гомо, которого какой-то злой шутник назвал сапиенсом. Словом, для имортов не существует старых правил, законов, моралей, ритуалов. Все это – язычество!.. Все предыдущие боги, ангелы, демоны и феи объявляются нечистой силой. Если что совпадет с иммортизмом – сохраним жизню. Нет – на виселицу!

Лютовой откровенно скалил зубы. Майданов тихо ужасался, его лапки хватались за сердце.

– Аксиома, – сказал Шершень, – что самые цивилизованные в мире страны, это те, где кипом кипят всякие споры о путях развития общества, о нравственности, о… Причем, кипят так, что власть время от времени захватывают то талибы, то ваххабиты, то аддашиды или еще какие-нибудь фундаменталисты. Для нас это смешно, мы в их сторону тычем пальцами и гогочем, вот, мол, идиоты, то статуи будд взрывают, то бороды отпускают в обязательном порядке! Даже не понимаем, что у них – жизнь, а у нас – застой. Попробуй выскажи это вслух – нас дорогой наш Андрей Палиевич закидает камнями. Прямо вот выломает бетонные блоки из стены и по головам, по головам! А то и потащит на публичный костер, где жгут теперь все, что не совпадает с его взглядами.

Майданов отшатывался, показывал всем видом, что он не станет никого тащить, но по лицу было видно, что не станет и препятствовать, когда более молодые майдановы потащат.

– Потом, – продолжил Шершень, – когда сами начнут рассуждать, когда иммортизм придет и возьмет в