чего ее гланды станут как новенькие. Она поняла намек и хрипло захохотала, откровенно обещая приятному московскому гостю великолепную расслабуху.

А расслабиться было необходимо. Все-таки его утонченное ремесло требовало всякий раз немалого нервного напряжения, как он это ни скрывал от самого себя. В частности, если ему во время работы приходилось с кем-то иметь контакт, он старался всегда знать о своем вольном или невольном помощнике как можно больше, чтобы иметь в виду его слабости.

Вот и в последнем петербургском деле, когда ему пришлось выйти на пароходного механика, он без особого труда выяснил наиболее уязвимую деталь его биографии. И увидел, что деталь эта обладает щедрыми и далеко не девичьими формами и смотрит на неформальные отношения со своим свекром весьма положительно, и активности ее мог бы только позавидовать муж, ни ухом ни рылом не ведающий о странностях своей семейной жизни. Просто заботливый папаша-механик, когда его припекало, ставил посудину к причалу, отправляя сына разбираться с транспортным начальством по разным существенным и несущественным поводам. Живут же, однако, люди...

Словом, вовремя и по существу дела брошенный намек вмиг превратил туповатого механика в послушного помощника, который всего лишь за отсутствие любопытства получал целую тысячу долларов. Ради этого стоило и посудину в указанное место поставить, и сынка подальше отослать, и внимание снохи сосредоточить исключительно на самом для нее важном и полезном.

В конце концов, когда еще выпадет такая удача! А ведь всего и делов-то – помалкивать да девку шуровать в свое удовольствие...

Разбираясь в человеческих слабостях, Сергей Николаевич невольно и сам испытывал возбуждение, которое, впрочем, не мешало работе, но которое требовалось время от времени гасить. Известным и испытанным способом. Одним из таких способов лучше других владела Алена Перовская, парадоксальная девушка, до которой конечно же очень далеко любвеобильной простушке с невского теплоходика. И он, не теряя лишних минут, отправился на старый Арбат, где в таком же старом профессорском доме его ожидал кратковременный отдых перед новой работой.

...Вечеринка, как назвала Алена очередную встречу со щедрым, хотя и редко посещающим ее любовником, удалась. Как все очень энергичные люди, следящие за своим здоровьем, он проснулся рано, а все необходимые гигиенические процедуры, включая душ и бритье, не заняли у него и получаса. После чего, уже на ходу выпив чашку кофе со сливками, он покинул ее – легкий и приятно опустошенный. Уж она-то постаралась от души. Нет, приятный парень, хотя несколько замкнутый. А в общем-то совсем уже и не парень, а вполне зрелый и знающий себя мужчина, естественно эгоист, как, впрочем, все они, имея в виду прежде всего собственное удовольствие и меньше всего думая, что при этом чувствует женщина, партнерша.

Алена была женщиной трезвой, прекрасно знала свои возможности и достоинства. Достаточно разбиралась она и в мужчинах. Поэтому не видела ничего необычного в эгоистической требовательности Сережи, это у них, у мужиков, с возрастом проходит. И тогда они становятся сами уже послушными, как котята, и приторно ласковыми. Тогда из них хоть веревки вей. С Сережей до этого, конечно, было еще далеко, он слишком заметно уважал себя. Поэтому всегда платил ей за доставленное удовольствие более чем щедро. И делал это без навязчивости и подчеркнутого своего мужского превосходства. Да вот хоть и вчера...

Явился будто с дипломатического приема – холеный, выглаженный, с букетом дорогущих испанских роз. С любимым его «бифитером» в сумке. Обычно скупой на информацию о собственных делах и бизнесе, он с интересом, причем не показным, а искренним, стал расспрашивать ее о проблемах, которых, разумеется, у всякой красивой женщины всегда навалом. Как бы между прочим заметил, что в последнее время, кажется, и его собственные дела пошли в гору, а следовательно, он без всякого ущерба для своих финансов может немножко стимулировать и ее потребности. Без навязчивости и даже, похоже, не считая, положил на ее туалетный столик пачку баксов и тут же забыл о ней. Она позже пересчитала купюры: две тысячи долларов стоили того, чтобы хорошо постараться.

Да, все было проделано с достоинством и красиво, но Алену невольно настораживала и даже томила некоторая словно бы недосказанность. Ну да, провинциальный бизнесмен, если это действительно так, как он говорит. И дела устроились как нельзя лучше. И баксы захрустели. Впрочем, они у него всегда, сколько она помнит, хрустели в кармане. И тем не менее что-то было в их отношениях нарочитое, придуманное. Будто железный распорядок дня у школьного отличника: завтрак, обед, ужин, время на уроки, на то, на се – ни минуты лишней. И наконец Алена поняла, в чем дело: в их взаимоотношениях не было одного – души! Все остальное было, а вот душа отсутствовала. И если у Алены, случалось, возникали какие-то мысли, а точнее, виды на Сережу, то теперь она отчетливо поняла: надо либо все оставить как оно есть – то есть нечастые свидания, насыщенные физическими упражнениями, вежливая оплата затраченных усилий и – баста, либо иное устройство жизни, в которой провинциальному бизнесмену места не будет. Но не будет также и баксов на подзеркальнике. Дилемма для современной думающей женщины достаточно нелегкая...

Проводив своего кавалера и закрыв за ним дверь, Алена вернулась к окну, выходящему на старый Арбат, еще пустынному в этот ранний утренний час. Она увидела Сережу, вышедшего со стороны Староконюшенного переулка, – высокого, элегантного в туго перетянутом, длинном светлом плаще. Уверенным жестом он остановил какую-то важную иномарку, на миг склонил голову к окну водителя и затем, спокойно обойдя машину вокруг радиатора, уселся на переднем сиденье с таким видом, будто эта сверкающая иномарка была его собственной. Действительно, деньги делают людей уверенными и неторопливыми, запоздало подумала Алена, задергивая занавеску, ибо собиралась еще как минимум два-три часа поспать: ночная работа изнурила ее, а вот ему хоть бы хны. Встал, подпоясался, и был таков. За что же Господь опускает женщин до уровня вещей, полезных здоровью, но отнюдь необязательных?..

Их мысли были схожи. Как раз об этом мельком подумал и Сергей Николаевич, направляясь на Казанский вокзал: дядю Витю лучше всего было брать с раннего утра, пока к нему не зачастили нуждающиеся в мужской руке соседки и пока производственные нужды не увели его в цех. А мысли его сводились к тому, что Алена удобна во всех отношениях. Была. И до сих пор. Потому что нынче ночью он увидел, точнее, вдруг почему-то обратил внимание на ее взгляд. Большие глаза ее, блестевшие отраженным светом арбатских фонарей, показались болезненно просящими чего-то неведомого ему. Может, какой-нибудь особой откровенности? Но это же чушь! Или ожидания чего-то невероятно важного в ее жизни? А вдруг бабе просто замуж приспичило?! Быт свой решила окончательно устроить, имея в уме его шальные заработки... Надоело девушке от случая к случаю, захотела постоянно? Нет, это не для него. Возможно, с кем-то другим у нее и получится, но никак не с ним. Значит, как это ни грустно, придется с Аленой завязывать. А жаль, ведь именно с ней он и почувствовал однажды огромное удовлетворение и облегчение сразу после выполнения очередного заказа.

«Что ж, однако, поделаешь? – сказал сам себе Сергей Николаевич, доставая из бумажника пятьдесят долларов – обещанную плату важному водителю какой-то шишки, которая, по всему видать, маялась в это время у своего подъезда в ожидании персонального транспорта. – Свято место пусто не бывает...» Это он себя имел в виду.

И снисходительно улыбнулся.

Электричка до Сорок седьмого километра стояла на девятом пути. В третьем головном вагоне Сергея Николаевича ожидал один из вчерашних «подсобников» Игорек. Он сидел у окна, и возле его ног стоял футляр для электрогитары. Сергей Николаевич сел напротив. Шутливо поинтересовался настроением. Игорек ответил, что все в порядке, протянул проездной билет. Поезд между тем тронулся. Они еще поговорили о хорошей погоде, редкой в это время года, затем Игорек попрощался и вышел на Электрозаводской. «Гитара» отправилась с Сергеем Николаевичем.

Сам он сошел в Ильинской и, изображая притомившегося в Москве дачника, пешком направился по нужному ему адресу. От платформы Ильинская до дяди Вити было подальше, чем, к примеру, от Быкова, но Быково было поселком шумным – аэропорт все же! – полно милиции, да и проживающий народ хорошо знал друг друга. А вот Ильинская – типичные тихие дачи среди сосновых деревьев и старых садов за высокими дощатыми заборами. Улицы пустынные, усыпанные прошлогодней бурой листвой, свежо пахнущей хорошо распаренным банным веником.

В тишине и одиночестве он дошел до дачи дяди Вити, открыл калитку и направился по выложенной кирпичом кривой дорожке вокруг дома. Мастерская была пристроена вплотную к жилому помещению, и дяде